ПРИВЕТСТВУЮ!

[Giperbor]

Располагайтесь, делитесь мнениями, впечатлениями.
Приятней обсуждать чем, держать это в себе.

 *Aliena*,  Blaze_cat,  enoeon,  Конфетина,  ~Master of...~


Раскажите, о себе... Что привело?

---

Станислав Гроф

[Giperbor]

Ассоциация трансперсональной психологии и психотерапии
Фонд развития телерадиовещания, электронных СМИ и интернет-технологий Э. Сагалаева
Международная Академия психологических наук

представляют


СТАНИСЛАВ ГРОФ, НАКОНЕЦ-ТО, В МОСКВЕ!


7 и 8 октября 2007 в Москве с 10.00 до 18.00 состоится долгожданная встреча с величайшим психологом нашего времени, мыслителем-визионером, основателем трансперсональной психологии – Станиславом Грофом. Мировая элита уже 30 лет вдохновляется открытиями Грофа, применяя их в искусстве, бизнесе, психологии.

Сайт посвещённый деятельности и творчеству Станислава Грофа

Ассоциация
Трансперсональной
Психологии и
Психотерапии
АТПП

---

[Eva_Winter]

здраствуйте, хотела бы узнать ваше мнение.
задали сделать работу: "5 барьеров на пути к здоровому образу жизни."
Раздел психология здоровья.
Буду признательна.=)

---

Book.ru Онлайн библиотека

[Giperbor]

На мой взгляд, очень полезные разделы:

Популярная психология

Трансерфинг

Искусство общения

Управление временем

Научная психология

Общая

Возрастная

Социальная

Медицинская

Практическая

Юридическая

Трансперсональная

Психиатрия

Психодиагностика

Психотерапия

TOП

Арт - терапия

Гештальт-терапия

Гипноз

НЛП

Психоанализ

Символдрама

Основы психотерапии

Психодрама

Семейная терапия

Транс. анализ

остальные- достойны внимания.

www.koob.ru/psychodiagnostic_systems/#

---

*Всесторонее развитие возможностей человека*

[*~Naymira~*]

www.yugzone.ru/soft.htm

---

позновательно, но не все правда... воспринимайте как стеб=)

[dangel_tasha]

ЕСЛИ ВЫ ПОПАЛИ В ДУРДОМ...



Как говорится, от тюрьмы да от сумы не зарекайся, а уж от дурдома тем более. Попасть туда можно легко…. Как может угораздить попасть в психушку нормального (в нашем понимании, разумеется) человека?



Допустим, у вас сложилась трудная ситуация: в разгаре назревший скандал с разводом (или подростковый вариант: родители не считают вашу избранницу(ка) достойной, а у вас любовь страшнее поноса), или иное сильное эмоциональное переживание, а Вы не умеете сдерживать себя и начинаете психовать - бить посуду например, или производить иные шумные действия. Испугавшись за ваше здоровье (или развалившееся семейное благополучие) можно дать вам снотворное и вызвать врача. Причем не обязательно с гнусными намерениями - просто по глупости. Дальше, если специалисту рассказать про ваше, в бытовом смысле в чём-то обычное для скандала поведение - крики, слезы и рыдания, ему обычно этого хватает для диагноза психоз без (или с) реактивным состоянием.



Бывает по-другому: от нервного напряжения, или от нежелания отдавать священный долг, некто желает изобразить самоубийство... но потом бесполезно доказывать будто хотел удивить родственников или военкомат, так что все с попиленными венами, шрамами на шее, обглотавшиеся таблетками, прыгнувшие с невысоких этажей - из травмотологии попадают в дурку.



Можно попасть туда просто по глупости: после любой черепно-мозговой травмы, сотрясения мозга, если слишком упорно жаловаться на головные боли или иметь плохое настроение.



Вам могут предложить освидетельствование на нормальность и по другим поводам, например если в медкарте значится сотрясение мозга, а вам идти в армию или получать (или не потерять) профессиональные водительские права.



Итак, после сотрясения мозга, если Вы в дурдом ещё не попали, должны запомнить, что Вы НЕ замечаете никаких изменений в своем характере, у вас НИКОГДА не бывает, что кажется будто в шумной толпе кто-то вас окликнул, у вас в голове не играет музыка, как у композиторов, Вы НИКОГДА не видите ничего необычного. Предполагаются галлюцинации акустические и визуальные, а Вы можете начать рассказывать про летящий по небу аэростат - так и запишут видит в небе аэростаты. Вы НЕ верите в Бога, в летающие тарелки, порчу и чертовщину, НЕ интересуетесь паранауками. У вас не возникает желания изменить мрачную действительность и не кажется, будто мир (или социальная реальность) неправильно устроен (маниакальное состояние). Вам НЕ хочется оказаться на необитаемом острове, Вы НЕ боитесь темноты, высоты, замкнутых или открытых пространств, мышей и насекомых (фобии). Вы НЕ делаетесь то замкнутым и мрачным, а то деятельным и весёлым. Лучше, если головные боли вас беспокоят очень редко, нежелание что-либо делать посещает вас не чаще раза в год (это называется апатия). МРАЧНОЕ настроение, когда всё противно и ничто не нравится (депрессия) - не припомню когда и случалось. Всё это - тревожные симптомы, и воспринимаются так, будто ЭТО у вас постоянно со страшной силой, поэтому если у вас забывчивость - забудьте и о ней. Если Вы просто боитесь мышей, понято это будет, что Вы ПАНИЧЕСКИ их боитесь - теряете над собой всякий контроль и становитесь социально опасны, когда с Ними сталкиваетесь.



Эти советы полезны, пока Вы в дурдом не попали, и не дай Бог попасть, ибо оказавшись там, даже прийдя своим ходом, любой человек считается натуральным психом, что дается ему понять с первых минут, когда его раздевают и лезут в задний проход с целью обыска. Он чувствует это когда остригают ногти, ищут вшей и переодевают в больничную одежду, отбирают все личные вещи (деньги и все те мелочи, что берутся в обыкновенную больницу). Тут категорически нельзя возмущаться, кричать, что Вы здесь на освидетельствование, а не больной. В лучшем случае вам скажут: Надеюсь, Вы понимаете, ГДЕ Вы находитесь, если сочтут, что не понимаете - в отделение придется идти не просто в сопровождении дюжего молодчика, но и со связанными ремешком за спиной выше локтя руками.



Нормальный человек, ВИДЯ все это, выберет стратегию молчаливого следования судьбе, не станет возмущаться бритьём всей больницы одним тупым лезвием - он попытается максимально вежливо сказать, что раз уж такой случай представился, захотелось попробовать отрастить бороду (лучше отрастить её заранее). От анализов с помощью отнюдь не одноразовых игл, мытья полов и прочих хозяйственных работ отвертеться всё равно не удастся, поэтому не портите себе нервы. Заодно приготовьтесь к длительному пребыванию в заведении: очень редко заключение длится меньше двух месяцев. Не пугайтесь окружающей публики, большинство выглядит психами от уколов и таблеток, Вы тоже станете такими, если будете их есть.



Если Вы побоитесь с кем-либо общаться - сотоварищи сочтут вас законченным психом, и позволят себе поиздеваться армейско-тюремными способами, вплоть до опускания (много больных оттуда). Если Вы сумеете установить дружеские контакты - получите массу полезных сведений о дурдомовских порядках, о таблетках - какие глотать, какие выбрасывать, а какие копить для дозы, чтобы подарить друзьям. Однако не всё, что советуют, стоит пробовать, хотя от скуки и скученности даже нормального человека может потянуть на эксперименты. Вряд ли вам удастся избежать больничного бронхита с неуёмным кашлем и насморка, но жалобы не должны быть излишне настойчивыми - это не поликлинника, и доктор - не тэрапэвт.



Изображайте, будто безгранично верите своему доктору. Не удивляйтесь тюремным порядкам, небъющимся стеклам, всегда закрытым дверям, отсутствию веревки у унитазного бачка (чтобы не повеситься) расположенного высоко под потолком (чтоб не утопиться?), зарешечённым лестничным клеткам и окнам, сопровождению на прогулках, больничной одежде и тапочкам на левую ногу (правой ногой чаще брыкаются - вот и нету правых тапок), засовыванию рук в рот после выдачи и заглатывания таблеток, обращению на ты, больной!, понуканию, елейному тону в речи персонала - после привыкните.



Пища вам безусловно не понравится, но не стоит от неё отказываться: во-первых, другой здесь не будет, а во-вторых, это может быть неправильно понято. Всякий попавший в дурдом должен в первую очередь уяснить что он больной, и поэтому на него не распространяются никакие гражданские права и свободы - он теперь подопытный кролик, и врачи с санитарами имеют над ним полную и абсолютную власть. А сделать идиота из нормального человека - дело нескольких уколов.



Газета «Голос», Владимир Гужов

Зы: ну на самом деле не все так печально.. хотя на месте больного я там еще не была=) (D_t)

---

Следующая партия... Новечки 2 и 3

[Giperbor]

Приветствую Участников Сообщества!!!!!

Извиняюсь за…можно так сказать- бан....

Skazochniza , *Dark Star Ryoko* , Flimmern , Очень Хитрый Лис , ZWerling , Shurik_selector



Если вы всё ещё хотите, быть тут- мы будем рады видеть вас на этих страницах)))





Совсем зелененьким, на этом сообществе- тоже рады

 Nickey(Angel) ,  dangel_tasha ,  enoeon ,  ~Serpentia~



Дорогие мои, поделитесь с нами... расскажите о себе, : кто, откуда... как ко мне пришли?

...по возможности где учитесь, если участись- чем занимаетесь по жизни?



Нравица ли вам тут (Ко всем участникам сообщества) и чтобы вы хотели изменить?

Привнося свой труд- сюда.

@музыка: Летели-облака, как мамина рука....литеди далеко

@настроение: О.о дела-дела.... пока держусь)

---

думаю намек понят? если нет, продолжаем читать Карнеги и космо... вас уже не спасти

[dangel_tasha]

---

Ннн-да....как не прискорбно,но я понимаю,что пешу тут только я.... за последнее время

[Giperbor]

Недавеча посетила шикарую вешь! одно растроила немного не все до конца...были веские пречины...



ЕЖЕГОДНАЯ ОТКРЫТАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ «Психологическая наука, образование и практика» Высшая школа психологии (Институт)

проводит Открытую студенческую конференцию

16-18 мая 2007 года в Институте психологии РАН.



К участию в конференции приглашаются все желающие. Участие бесплатно.

ПРОГРАММА

СРЕДА – 16 мая



10-00 – 11-20 – доклад доктора психологических наук, профессора БОДРОВА ВЯЧЕСЛАВА АЛЕКСЕЕВИЧА «Психологические основы профессиональной зрелости»



Кофе-брейк



11-30-13-15 – секция студенческих докладов (руководители секции Блинникова И.В., Мотовилин О.Г.)



13-15 -14-00 – перерыв на обед



14-00 – 15-30 – секция студенческих докладов (руководители секции Блинникова И.В., Мотовилин О.Г.)



Кофе-брейк



16-00 -17-20 - доклад доктора психологических наук, профессора ФИЛЛИПОВОЙ ГАЛИНЫ ГРИГОРЬЕВНЫ «Перентальная психология и психология репродуктивной сферы»



18-00 – 21-00 – мастер класс ФОМИНА АНДРЕЯ ГЕРМАНОВИЧА «Религиозно-ориентированная психотерапия». Включает в себя презентацию нового психотерапевтического направления с демонстрацией и разбором конкретного случая



ЧЕТВЕРГ – 17 мая



10-00 – 11-20 – доклад кандидата психологических наук ВЛАСОВОЙ ЮЛИИ ВАЛЕРЬЕВНЫ «Юнгианский подход к работе с игровой зависимостью»



Кофе-брейк



11-30-13-15 – секция студенческих докладов (руководители секции Савченко Т.Н., Блинникова И.В.)



13-15 -14-00 – перерыв на обед



14-00 -16-30 - доклад и мастер класс доктора психологических наук, профессора СОЧИВКО ДМИТРИЯ ВЛАДИСЛАВОВИЧА «Специфика оказания психологической помощи в местах лишения свободы. Работа психолога-практика с осужденными за разные виды преступлений»



Кофе-брейк



17-00 – 19-30 – круглый стол «Потребности психологической практики и возможности психологического образования»



19-30 – 22-00 – Вечер встречи выпускников психологических ВУЗов и студентов психологов.



ПЯТНИЦА – 18 мая



10-00 – 12-00 – Мастер-класс кандидата психологических наук БЛИНОВОЙ ЕЛЕНЫ АЛЕКСАНДРОВНЫ «Сновидения и активное воображение» (количество участников ограничено, требуется предварительная запись по телефону:





Основной источник.

+ скажу лишь, одно- они уже как 4 год( по-моему), печатают мини отчеты с них, которые кстати, по сходной цене, можно преобрести...

К Примеру у Юлии Евгеньевны))

---

С днем, защиты детей 1 июня!

[Giperbor]

---

Новечки!!!

[Giperbor]

Приветствую Участников Сообщества!!!!!

Афина_Диана , *Alia* , DragoN Rage

Расскажите о себе, что привело, заинтересовало , почему остались?



А самое главное:

Что вы хотите нам всем тут поведать!

---

Густав Лебон Психология народов и масс.

[Milusenta]

Если понравится буду дальше выкладывать.



Эра толпы.

Эволюция современной эпохи. — Великие изменения цивилизации суть следствия перемен в мысли народов. — Современное верование в могущество толпы. — Оно преобразовывает традиционную политику государств. — Как выступают низшие классы и как проявляется их могущество. — Толпа может играть только разрушительную роль. — Толпа заканчивает процесс распадения устаревших цивилизаций. — Всеобщее незнание психологии толпы. — Важность изучения толпы для законодателей и государственных людей.

Великие перевороты, предшествующие изменению цивилизации, например, падение Римской империи и основание арабской, на первый взгляд определяются главным образом политическими переменами, нашествием иноплеменников, падением династий. Но более внимательное изучение этих событий указывает, что за этими кажущимися причинами чаще всего скрывается глубокое изменение идей народов. Истинно исторические перевороты — не те, которые поражают нас своим величием и силой. Единственные важные перемены, из которых вытекает обновление цивилизаций, совершаются в идеях, понятиях и верованиях. Крупные исторические события являются лишь видимыми следствиями невидимых перемен в мысли людей. Перемены эти, однако, случаются редко, потому что самое прочное в каждой расе — это наследственные основы ее мыслей.

Современная эпоха представляет собой один из таких критических моментов, когда человеческая мысль готовится к изменению. В основе этого изменения лежат два главных фактора. Первый — это разрушение религиозных, политических и социальных верований, давших начало всем элементам нашей цивилизации; второй — это возникновение новых условий существования и совершенно новых идей, явившихся следствием современных открытий в области наук и промышленности.

Идеи прошлого, хотя и на половину разрушенные, все еще достаточно сильны; идеи же, которые должны их заменять, находятся пока еще в периоде своего образования — вот почему современная эпоха есть время переходное и анархическое.

Нелегко предсказать, что может выйти из такого периода, поневоле имеющего хаотический характер. Каковы будут основные идеи, на которых воздвигнутся новые общества, идущие нам на смену? Мы этого пока не знаем.

Но мы уже теперь можем видеть, что при своей организации им придется считаться с новой силой, последней повелительницей современной эпохи — могуществом масс. Эта сила возникла на развалинах многих идей, считавшихся некогда истинными и теперь исчезнувших, многих сил, разрушенных последовательно революциями, и, по-видимому, готова поглотить и остальные. И в то время, как все наши древние верования колеблются и исчезают, старинные столпы общества рушатся друг за другом, могущество масс представляет собой единственную силу, которой ничто не угрожает и значение которой все увеличивается. Наступающая эпоха будет поистине эрой масс.

Не более столетия тому назад традиционная политика государств и соперничество государей были главными факторами событий. Мнение масс не принималось в расчет, да большей частью оно и не существовало. В настоящее же время политические традиции, личные склонности монархов, их соперничество уже более не принимаются в расчет, и, наоборот, голос толпы становится преобладающим. Массы диктуют правительству его поведение, и именно к их желаниям оно и старается прислушаться. Не в совещаниях государей, а в душе толпы подготавливаются теперь судьбы наций.

Вступление народных классов на арену политической жизни, т.е. в действительности их постепенное превращение в руководящие классы, представляет одну из наиболее выдающихся характерных черт нашей переходной эпохи.

Это вступление на самом деле вызвано вовсе не всеобщей подачей голосов, которая долгое время не имела самостоятельной, руководящей роли и легко подчинялась сторонним влияниям. Прогрессивный рост могущества толпы совершился прежде всего путем распространения известных идей, которые медленно насаждались в умах, и затем — посредством постепенного образования ассоциаций индивидов с целью осуществления теоретических построений. Путем ассоциации толпа выработала идеи (если не совсем справедливые, то, во всяком случае, вполне определенные) о своих интересах и получила сознание своей силы. Толпа составляет синдикаты, перед которыми капитулируют все власти, одна за другой, и организует биржи труда, стремящиеся управлять условиями работы и заработной платы. Толпа посылает в правительственные собрания своих представителей, лишенных всякой инициативы и, чаще всего, служащих только простым орудием тех комитетов, которые их избрали.

В настоящее время притязания толпы становятся все более и более определенными. Ограничение рабочих часов, экспроприация рудников, железных дорог, фабрик, земли, равномерное распространение всех продуктов и т.д., и т.д.

- вот в чем заключаются требования толпы.

Мало склонные к теоретическим рассуждениям, массы зато очень склонны к действию. Благодаря своей теперешней организации, толпа получила огромную силу. Догматы, только что нарождающиеся, скоро получат силу старых догматов, т.е. ту тираническую верховную силу, которая не допускает никаких обсуждений. Божественное право масс должно заменить божественное право королей.

Писатели, пользующиеся симпатиями нашей современной буржуазии и лучше всего умеющие выразить ее несколько узкие идеи, поверхностный скептицизм и подчас чрезмерный эгоизм, теряются при виде новой силы, растущей на их глазах, и чтобы как-нибудь побороть "беспорядок", господствующий в умах, обращаются с отчаянными воззваниями к нравственным силам церкви, которыми некогда они так пренебрегали. Они говорят нам о банкротстве науки и, возвращаясь кающимися грешниками из Рима, призывают нас к изучению истин откровения. Но все эти новообращенные забывают, что уже слишком поздно! Если бы даже в самом деле милость Божия коснулась их, всетаки они не могли бы теперь иметь достаточной власти над душами, мало интересующимися теми вопросами, которыми так поглощены новоиспеченные святоши. Толпа не хочет теперь тех богов, которых они сами не хотели знать еще так недавно и ниспровержению которых сами способствовали. Нет такой божественной или человеческой власти, которая могла бы заставить реку течь обратно к своему источнику!

С наукой не произошло никакого банкротства, и она не при чем ни в нынешней анархии умов, ни в образовании новой силы, растущей посреди этой анархии. Наука обещала нам истину или, по крайней мере, знание тех отношений, которые доступны нашему уму, но она никогда не обещала нам ни мира, ни счастья. Совершенно равнодушная к нашим чувствам, наука не слышит наших жалоб. Мы должны прилаживаться к ней, потому что ничто не может вернуть нам тех иллюзий, которые она рассеяла.

Общие симптомы, заметные у всех наций, указывают нам быстрый рост могущества масс и не допускают мысли, что это могущество скоро перестанет расти. Что бы оно нам ни принесло с собой, мы должны будем с ним примириться.

Всякие рассуждения и речи против этого могущества — пустые слова. Конечно, возможно, что вступление на сцену толпы знаменует собой одни из последних этапов цивилизации Запада, полное возвращение к периодам смутного переходного времени, всегда, по-видимому, предшествующего расцвету каждого нового общества. Но как же помешать этому?

До сих пор самой определенной ролью масс было великое разрушение устаревших цивилизаций. Роль эта существует не с нынешнего дня. История указывает нам, что как только нравственные силы, на которых покоилась цивилизация, теряют власть, дело окончательного разрушения завершается бессознательной и грубой толпой, справедливо называемой варварами. Цивилизации создавались и оберегались маленькой горстью интеллектуальной аристократии, никогда — толпой. Сила толпы направлена лишь к разрушению. Владычество толпы всегда указывает на фазу варварства. Цивилизация предполагает существование определенных правил, дисциплину, переход от инстинктивного к рациональному, предвидений будущего, более высокую степень культуры, а это все условия, которых толпа, предоставленная сама себе, никогда не могла осуществить. Благодаря своей исключительно разрушающей силе, толпа действует, как микробы, ускоряющие разложение ослабленного организма или трупа. Если здание какой-нибудь цивилизации подточено, то всегда толпа вызывает его падение. Тогда-то обнаруживается ее главная роль, и на время философия численности является, по-видимому, единственной философией истории.

Будет ли так же и с нашей цивилизацией? Мы можем этого бояться, но еще не можем этого знать. Что бы там ни было, но мы должны покориться и пережить царство толпы.

Эту толпу, о которой начинают так много говорить, мы знаем очень мало. Профессиональные психологи, жившие вдали от нее, всегда ее игнорировали, а если занялись ею в последнее время, то лишь с точки зрения ее преступности. Без сомнения, есть преступная толпа, но есть также толпа добродетельная, героическая и много других. Преступления толпы составляют лишь частный случай ее психологии; нельзя узнать духовную организацию толпы, изучая только ее преступления, так же как нельзя узнать духовную организацию какой-нибудь личности, изучая только ее пороки. Впрочем, говоря по правде, все властители мира, все основатели религий или государств, апостолы всех верований, выдающиеся государственные люди и, в сфере более скромной, простые вожди маленьких человеческих общин всегда были бессознательными психологами, инстинктивно понимающими душу толпы и часто — очень верно.

Именно благодаря этому пониманию, они и становились властелинами толпы. Наполеон прекрасно постиг психологию масс той страны, в которой царствовал, но зачастую выказывал полное непонимание психологии толпы других народов и рас. Только потому что он не понимал этой психологии, он и мог вести войну с Испанией и Россией, нанесшую его могуществу удар, от которого оно погибло.

Знание психологии толпы составляет в настоящее время последнее средство, имеющееся в руках государственного человека, — не для того, чтобы управлять массами, так как это уже невозможно, а для того, чтобы не давать им слишком много воли над собой.

Только вникая глубже в психологию масс, можно понять, до какой степени сильна над ними власть внушенных идей. Толпами нельзя руководить посредством правил, основанных на чисто теоретической справедливости, а надо отыскивать то, что может произвести на нее впечатление и увлечь ее. Если, например, какой-нибудь законодатель желает учредить новый налог, то должен ли он в таком случае выбрать такой налог, который будет наиболее справедливым? Никоим образом! Самый несправедливый налог может в практическом отношении оказаться самым лучшим для масс. Если такой налог не бросается в глаза и кажется наименее тяжелым, он всего легче будет принят массами.

Поэтому косвенный налог, как бы он ни был велик, не вызовет протеста толпы, так как он не стесняет ее привычек и не производит на нее впечатления, ибо взимается ежедневно и уплачивается по мелочам при покупке предметов потребления. Но попробуйте заменить этот налог пропорциональным налогом на заработок или другие доходы и потребуйте уплаты этого налога сразу, — вы вызовете единодушные протесты, хотя бы теоретически этот налог и был бы в десять раз легче первого. Вместо незаметных копеек, уплачиваемых ежедневно, тут получается сравнительно высокая сумма, и в тот день, когда ее придется вносить, она покажется чрезмерной и потому уже произведет внушительное впечатление. Если бы откладывать постепенно по грошу, то, конечно, она не показалась бы такой большой, но подобный экономический прием указывал бы на предусмотрительность, к которой вообще толпа неспособна.

Указанный пример весьма прост, и справедливость его бросается в глаза. Такой психолог, как Наполеон, конечно, понимал это, но большинство законодателей, не знающих души толпы, не заметят этой особенности. Опыт еще недостаточно убедил их в том, что нельзя руководить массами посредством предписаний только одного разума.

Психология масс может иметь применение и во многих других случаях. Она бросает свет на множество исторических и экономических фактов, которые без нее были бы совершенно необъяснимы. Я буду иметь случай указать здесь, что если самый замечательный из современных историков, Тэн, так плохо понимал в некоторых случаях события нашей великой революции, то это произошло лишь потому что он никогда не думал изучать душу толпы. Он взял для себя руководством при изучении этого сложного периода описательный метод натуралистов; но ведь среди явлений, которые приходится наблюдать натуралистам, мы не находим нравственных сил, а между тем, эти силы и составляют истинные пружины истории.

Итак, изучение психологии толпы представляется желательным с практической точки зрения, но если бы даже оно представляло исключительно только теоретический интерес, то и в таком случае заслуживало бы внимания. Распознать — двигателей, управляющих действиями людей, не менее интересно, чем распознать какой-нибудь минерал или цветок.

Наше исследование души толпы не может быть ничем иным как простым синтезом, кратким изложением Наших прежних изысканий. Нельзя требовать от нашего очерка ничего другого, кроме некоторых взглядов, наводящих на размышления. Другие углубят ту борозду, которую мы провели на поверхности до сих пор еще очень мало исследованной почвы.

Вопрос: Выкладывать

1. Да		9	(100%)
2. Нет		0	(0%)
Всего:		9

---

[Giperbor]

Шопова М.

Творчество, любовь, материнство в русской женской поэзии ХХ века (А. Ахматова, М. Цветаева, Б. Ахмадулина)



Осознание данной проблемы как существенной и специфической для творчества женщин становится возможным в России лишь в начале нашего столетия. Это связано с изменением взгляда на женскую поэзию - она уже оценивается не только как акт самовыражения, не чуждый дилетантству, но и как способ завоевания места в культурном пространстве.



Вместе с тем не обязательно, чтобы антиномии "творчество" - "любовь" и "творчество" - "материнство" превратились в особо заявленные темы поэзии. Они могут осознаваться субъектом только на эмпирическом, бытовом уровне, т.е. быть проблемами единственно биографической судьбы и лишь имплицитно выражаться в стихах. Для того, чтобы эти противоречия стали фактом творчества, необходимо исполнение хотя бы двух условий:



1) изображение лирического "я" как женского, начиная с грамматического уровня. Т.е. женская природа автора и его лирического субъекта должны быть в достаточной мере эксплицированы в текстах.



Так бывает не всегда, противоположный пример - стихи 3. Гиппиус, написанные как бы от имени мужчины, что выражается на морфологическом уровне последовательным употреблением мужского рода при именах и глаголах:



Я стал жесток, быть может.



(3. Гиппиус, "О Польше")1;



2) активное присутствие темы пишущего человека, подключение ее к другим темам, создание ситуаций, в которых образ лирического "я" строился бы как образ поэта, творца (притом достаточно обнаженно). Это тоже не обязательно для поэзии; считается даже, что таким образом затрудняется коммуникация, так как читатель не может отождествить себя с лирическим героем.



В этой статье рассматривается творчество А. Ахматовой, М. Цветаевой, Б. Ахмадулиной. Интересующие нас поэты не только не скрывали женскую природу своего дарования - они ее подчеркивали. В то же время для них характерна усиленная рефлексия над местом и миссией поэта в мире, над значением и верховным смыслом своего дела. Поэтому и не является неожиданной высокая степень экспликации противопоставления творчества любви и материнству, которая обнаруживается в их лирике.



I. Творчество - любовь



Эти два тематических центра диалектически противопоставляются; укрупняя и упрощая возможные ситуации, скажем, что, отрекаясь от любви, лирическая героиня ищет спасения в поэзии, и наоборот. Иными словами, положение данных тематических центров не является строго фиксированным, между ними существует непрерывная борьба, напряженная связь притяжения и отталкивания, и следствием этого является постоянная душевная неуравновешенность лирического "я". Смена разнонаправленных движений души особенно характерна для поведения цветаевской лирической героини. Конфликтность сочетания поэта и любимой (любящей) женщины предельно обнажена, трагичность коллизий подчеркнута. "Творчество и любовность несовместимы. Живешь или там или здесь", - пишет Цветаева со свойственной ей категоричностью2.



Опишем самые распространенные ситуации противопоставленности любви и творчества в стихах трех поэтов. Предварительно отметим, что поэзия Цветаевой предоставляет наиболее разнообразный и интересный материал для наблюдения.



1. Любовь трактуется как помеха творчеству.



Здесь имеем два варианта, различающиеся степенью драматизма. "Менее драматический" вариант может быть описан так: любовные переживания, нахлынувшие на сердце чувства вызывают слабость, несовместимую с творческим трудом (в представлении трех поэтов писание стихов - это мужественный, тяжелый, ответственный труд). Приведем очень сходные между собой цитаты из Ахматовой и Цветаевой:



И страшно мне, что сердце разорвется -Не допишу я этих нежных строк.



А. Ахматова, "Сегодня мне письма не принесли...3



А я - пера не удержу! Две розы



Сердечную мне высосали кровь.



М. Цветаева, "Летят они, написанные наспех...4



Отметим, что в двух этих примерах стихи, которые могут остаться ненаписанными из-за сердечной (любовной) слабости, это именно стихи о любви.



В этом варианте не встречаются крайние решения и оценки, нет категорического предпочтения творчества, нет отказа от любви. Реакцию лирической героини отличает некоторая амбивалентность, позволяющая прочитать эти стихи как стихи не только о слабости, мешающей писать, но и о силе любовного чувства.



Во втором, более трагическом, варианте слабость и даже расслабленность души в результате нахлынувшей страсти оценивается более однозначно - как потеря "крылатости", уступка женской природе, победа земного, человеческого начала в поэте над божественным, высшим. Так, любовное отчаяние ведет к тому, что в поэте побеждает простая женщина - плачущая, голосящая:



И обезголосившая Сафо Плачет, как последняя швея.



(М. Цветаева, "Рельсы").



Знаменательно, что Сафо названа "обезголосившей": потеря голоса - это потеря самого насущного в ней, способности к творчеству.



Развивая эту тему, Цветаева идет еще дальше. Среди препятствий, мешающих писать (таких, как слава, шум, тяжести быта), она называет и любовь. Притом не просто .высказывает сожаление о том, что любовь отбирает время, предназначенное для работы (что само по себе довольно редкий в поэзии случай), более того - она прямо сталкивает и открыто противопоставляет глаголы "любить" и "быть" = "творить" как неподлинное и подлинное бытие:



Сутолочь, стоп! Юность - любить.



Сердце, уймись! Старость - погреться.



Локоть и лоб. Некогда - быть.



Локоть и мысль. Некуда деться.



(М. Цветаева, "Тише, хвала!..")



Это утверждение творчества как бытия абсолютного, находящегося за пределом страсти, независимо от страсти.



И у Б. Ахмадулиной встречаемся с идеей, что для рождения поэзии, перифрастически названной "маленькой музыкой, поправшей величье житейских музык", необходима некоторая выключенность из действительности, достигаемая чаще всего против воли поэта. Это диктат "маленькой музыки", требующей удаления самых близких людей, - любимого и ребенка, видящей в них своих обидчиков и соперников:



Для музыки этой возможных нашествий Возлюбленный путник пускается в путь. Спроважен и малый ребенок, нашедший цветок, на который не смею взглянуть.



О путнике милом заплакать попробуй,



попробуй цветка у себя не отнять -изведаешь маленькой музыки робкой острастку, и некому будет пенять.



(Б. Ахмадулина, "Как много у маленькой музыки этой")



2. Творчество воспринимается как спасение от несчастной любви (разлуки). Уход в творчество утешает, лечит раны любви/разлуки:



Я-то вольная. Все мне забава -Ночью Муза слетит утешать.



( А. Ахматова, "Кое-как удалось разлучиться...")



Творчество помогает забыть любимого. Интересна вариация этого мотива у Цветаевой: он формируется в идею творчества как освобождения от любви. Для того, чтобы подавить силу страсти, освободить свое сердце от разрастающегося чувства, героиня-поэт заживо хоронит любимого в стихах:



Дабы ты во мне не слишком



Цвел - по зарослям: по книжкам Заживо запропашу:



Мнимостями опояшу,



Вымыслами опушу.



(М. Цветаева, "Земные приметы")



Происходит нечто подобное тому, о чем писал А. Блок: "Творческий разум осилил - убил". И иной смысл: нет сожаления о том, что приходится живые чувства заключать в слова и фразы.



Другая разновидность компенсирующей силы творчества раскрывает свойственное лирической героине желание обратить в свою пользу банальную житейскую ситуацию (разлуку, неразделенную любовь).



Обращение к творчеству трактуется не просто как выход из ситуации, а как выход доблестный. И обычно следующий логический шаг - объявить потерю любви "благой бедой", благом, так как героиня становится причастной высшему миру. Такой интерпретации поддается стихотворение Ахматовой голоса органа снова грянут ..." с его характерным финалом:



А я иду владеть чудесным садом,



Где шелест трав и восклицанья муз.



(Это после того, как ее возлюбленный венчался с другой).



3. Выделяется тема превосходства женщины-поэта над другими женщинами, для которых единственной сферой самореализации являются любовь и семья. Это может быть подано через осознание своего уникального дара - не только любить, но и обессмертить любовь и любимого. Мотив, частый у Ахматовой и Цветаевой, иногда обретает оттенок горделивого самолюбования:



Тебя, тебя в моих стихах прославлю,



Как женщина прославить не могла.



(А. Ахматова, "Твой белый дом и тихий сад оставлю")



Может ли, друг, на устах любовниц



Песня такая цвесть?



(М. Цветаева, "Не называй меня никому...")



Реакция такой героини на неразделенную любовь или разлуку изображается непохожей на реакцию обыкновенной женщины: она не плачет, не унижается "подобно земнородной деве" (Цветаева), не бросается "под копыта гнедого коня" (Ахматова). Она защищена своим высшим призванием, причастностью к "нездешним братствам", где иные нормы и законы:



В наших бродячих В пепел и песню Братствах рыбачьих Мертвого прячут Пляшут - не плачут. В братствах бродячих. (М. Цветаева, "Поэма Конца")



Тема превосходства над другими женщинами (которые обычно у Цветаевой именуются ''земными", в соответствии с осознанием себя "нездешней", "крылатой женщиной", "птицей", "любимицей Бога") нередко переходит в тему превосходства женщины-поэта над соперницами в любви (как правило, счастливыми). Очерчивается достаточно однозначная, знакомая ситуация - лирической героине предпочли другую женщину. Естественные чувства боли, страдания, обиды вытесняются гневом, возмущением, желанием "отыграться" в стихах. Самоутверждение идет за счет унижения - и бывшего любимого, и соперницы. Героиня Ахматовой дает "мудрые советы" любимому, называя при этом его милую подругу "дурочкой" и высказывая сомнение в подлинности его счастья с ней (стих. "Я не любви твоей прошу..").



Бесспорно, по этому пути дальше всех пошла Цветаева. Ее классическая "Попытка ревности" представляет собой блестящее риторическое "упражнение в ревности", демонстрацию умения разными способами сказать одно и то же. На протяжении 12-ти строф стихотворения варьируется противопоставление "я" - "другая", которое должно служить доводом, убедить любимого в превосходстве "я" и низменности его счастья с другой. "Я" - избранная, нездешняя, государыня, волшебница, Лилит, каррарский мрамор; "другая" - простая, здешняя, любая, стотысячная, подобие, рыночный товар, гипсовая труха. Но так показанное превосходство довольно сомнительно: героиня (небесная Лилит) самим фактом вступления в тяжбу с земной Евой компрометирует свою "нездешность", избранность, исключительность. Этот парадокс сообщил бы стихотворению привкус фальши, бутафорской игры, если бы не подлинно трагический финал (Как живется, милый, тяжче ли, Так же ли, как мне с другим?"). Цветаевой вообще свойственно растворять оппозицию "я" - "другая" в более общей антиномии "душа" - "тело". В ее письме к Б. Пастернаку читаем: "... ненасытная исконная ненависть Психеи к Еве, от которой во мне нет ничего. А от Психеи - все. Психею - на Еву"6.



4. Творчество может быть противопоставление любви, как вечное - тленному, преходящему, высокое - низкому. Это предельно лаконически выражено в ахматовской "Песне о песне":



Позволь мне миру подарить



То, что любви нетленней.



Это самая характерная ситуация для Цветаевой, которой в наибольшей степени свойственно самоутверждение в творчестве, культ поэзии, нахождение в ней смысла жизни. Едва ли не важнейшая для творчества Цветаевой инвариантная оппозиция "вечное, высокое"// "бренное, земное" часто конкретизируется в вариантах: "милый" // "мир", "звезды" // "глаза", "рифмы"// уста" и др. Ср. строки, перекликающиеся с процитированными выше ахматовскими:



Милый не вечен, но вечен Мир. Не понапрасну служим.



(М. Цветаева, "Руки, которые не нужны... ")



Лирическая героиня Цветаевой, даже находясь в плену у любви, никогда не забывает, что "есть на свете поважней дела // Страстных бурь и подвигов любовных"; она не забывает недолговечность и , следовательно, неподлинность страсти по сравнению с поэзией:



Любовь? - Пустое. Минет.



(М. Цветаева, "Как бы дым твоих ни горек...")



Что страсть? - Старо. Вот страсть - перо!



(М. Цветаева, "Люблю ли Вас?..")



Ощущение тщеты, тяжести, низости земной любви рождает естественное желание "выдышаться в стих". Отметим характерный для Цветаевой параллелизм глаголов "писать" и "дышать". Между ними и другой парой "помнить" и "любить" - существуют отношения обратной зависимости:



Проще и проще Меньше и меньше Пишется, дышится. Помнится, любится.



(М. Цветаева, "Проще и проще...").



Состояние, близкое к физической смерти (полная выключенность из реальности, бесстрастие, беспамятство), знаменует собой приближение к миру высшему, соединение с собственной бессмертной душой, творчеством, Богом.



5. Новый поворот темы может быть описан как предпочтение любви творчеству. Он типичнее для Ахматовой и Ахмадулиной, чем для Цветаевой. В этой группе можно выделить несколько разновидностей, в зависимости от того, как распределяются акценты:



а) лирическая героиня тяготится своей уникальностью, избранностью, ее желание - быть "как все", жить любовью:



В удобном сходстве с прочими людьми не сводничать чернилам и бумаге, а над великим пустяком любви бесхитростно расплакаться в овраге.



(Б. Ахмадулина, "Воспоминание о Ялте").



Возникает даже стремление замаскировать свою сущность, скрыть от любимого свою особость, чтобы не помешать любви. В несколько ироническом ключе это описывается у Ахмадулиной: женщина-поэт "грозна как Дант, а смотрит как плутовка" ("Теперь о тех, чьи детские портреты. .."). Или:



Лукавь, мой франт, опутывай, не мешкай.



Я скрою от незрячести твоей,



Какой повадкой и какой усмешкой



Владею я - я друг моих друзей.



(Б. Ахмадулина, "Я вас люблю, красавицы столетий...");



б) иногда сама исключительность творческой природы ставится под сомнение, т.е. истинной сущностью признается презираемое в иных случаях женское, земное, страстное начало. Даже Цветаева, которая любит отожествлять свое лирическое "я" с птицей или крылатой женщиной, способна признаться



Знай: лишь перья наши птичьи, Сердце знойное, земное. Площадной образец,



Каких много сердец.



(М. Цветаева, "Царь-Девица");



в) творчество становится помехой любви.



Так же, как раньше, рождалась метафора "путы /сети/ любви", теперь возникает и развертывается метафора "оковы творчества /ремесла/":



Лучше погибну на колесе,



Только не эти оковы.



(А. Ахматова, "Музе").



Такую реакцию вызывает сожительство с Музой, под "ясным" и "ярким" взглядом которой ахматовская героиня теряет свой собственный "ясный" и "яркий" взор.



В стихах Ахмадулиной бунт подавленной женской природы выливается в однозначно четкую поляризацию пристрастий. К лирической героине ластится лишь "причастий шелестящих пресмыканье", она называет себя "бесполым чудовищем" - здесь намек на ее неестественную выключенность из мира "мужчин и женщин", т.е. из мира любви.



С творчества снимается ореол возвышенности. Вместо глагола "творить" или обычного его синонима Ахмадулиной "воспевать" теперь встречаем метафорическую перифразу с негативной окраской: "сводничать чернилам и бумаге". Ахматова и Цветаева, когда речь идет о поэтическом творчестве, чаще всего употребляют традиционные, для лирики метафорические наименования "петь", "песня", "певец" и др. Но в то же время, некоторые ахматовские контексты позволяют прочитать глаголы "каркать", "громко кликать беду", "кликать гибель" как квазисинонимы сочетанию "писать стихи". А в редких случаях, когда Цветаева высказывает сомнение в ценности творчества или в своей способности словами выразить переполняющие ее сердце чувства, она употребляет некоторые наименования из области поэтической техники - в функции прозаизации, снижения:



Чтоб высказать тебе... да нет, в ряды



И рифмы сдавленные... Сердце - шире!



(М. Цветаева, "Провода")



Тщета! - Не выверишь По амфибрахиям!



(М. Цветаева, "В пустынной храмине...").



Решительному предпочтению любви творчеству посвящено цветаевское стихотворение "В пустынной храмине". На фоне более типичных для Цветаевой ситуаций преодоления, подавления, отрицания любви во имя "святого ремесла" это стихотворение выглядит уникальным. Лирическая героиня, любимица богов, участница ночных священнодействий, не просто поддается власти земного чувства. Она сознательно выбирает любовь, отказываясь и от Логоса, и от Вечности. Притом - любовь с ее бытом, требованиями и мучениями, земную, обычную, "как у всех", - "любую любовь". "Любая любовь" - это эффектное паронимическое сочетание получает неожиданную оценку. Не зная контекста, можно с большой степенью вероятности предположить, что такое сочетание, точнее понятие, стоящее за ним, подверглось бы негативной оценке у Цветаевой, которая дорожит своей уникальностью, непохожестью на других и любовь ее героини всегда исключительна, "не как у людей". Но в данном случае контекст этого ожидания не подтверждает, и мы видим апофеоз простой земной любви:



Я буду крохотной С груди безжалостной



Твоей жаровнею: Богов - пусть сброшена!



Домашней утварью: Любовь досталась мне:



Тоску раскуривать, Любая: большая!



Ночную скуку гнать, С такими путами!



Земные руки греть. С такими льготами!



(М. Цветаева, "В пустынной храмине...").







6. Творчество противопоставляется материнству.



Эксплицированные в стихах отношения между материнством и творчеством не так разнообразны и интерпретируются сравнительно однозначно. Как правило, в отличие от уже рассмотренной проблематики этой коллизии не уделяется так много внимания в поэзии. Нужно отметить, однако, что в творчестве Ахмадулиной наблюдается как раз обратная картина.



Не будем подробно останавливаться на многочисленных параллелях, которые проводятся между двумя этими призваниями. Но все же укажем на некоторые из них. Для поэзии традиционна метафора "рождение слова". Ее развернутыми вариантами часто пользуется Б. Ахмадулина:



Речь так спешит в молчанье не погибнуть,



свершить звукорожденье и затем



забыть меня навеки и покинуть.



(Б. Ахмадулина, "Воскресный день").



Заботливое отношение к собственным стихам сродни материнскому вниманию к детям. Слова и дети, семантически сближаясь, объединяются у Ахмадулиной в сочетание "судьба моих слов и детей" (ср. также высказывание Цветаевой: "Чувство собственности ограничивается детьми и тетрадями"7).



У Ахматовой и Ахмадулиной материнство положено в основу уподобления - так имплицитно выражается идея о его первенстве, о его большей адекватности женской природе. В строках типа:



Я стихам не матерью -Мачехой была.



(А. Ахматова, "Под узорной скатертью...") -



предмет, с которым делается сравнение (средство сравнения), берется из сферы материнства, а объект сравнения - из сферы творчества.



У Цветаевой обычно наблюдаем обратный ход мысли: ситуации, связанные с материнством, осознаются через сопоставление их с творчеством (как незнакомое с более знакомым, привычным). Материнство определяется через поэзию, в сравнении с ней обретает свое место в мире.



Описывая воображаемый облик сновиденного, мечтанного сына, Цветаева восклицает:



И как не умереть поэту,



Когда поэма удалась!



(М. Цветаева, "Сын").



А в стихотворном посвящении дочери она называет ее своим "лучшим стихом".



В таком подходе глубинно заложена мысль о большей ценности поэзии.



Рассмотренные выше параллели составляют необходимый фон, на котором острее и драматичнее очерчиваются противоречия; можно даже сказать, что они являются исходным пунктом для противопоставлений.



Женщина-поэт трудно совмещает в себе поэзию и материнство:



Невмочь мне, говорю,



быть тем, что есть, и вожаком семейства,



вобравшего зверье и детвору.



(Б. Ахмадулина, "Я вас люблю, красавицы столетий").



Возникают ситуации, в которых ей неизбежно приходится выбирать, частично жертвовать одним за счет другого. Как правило, для лирической героини и творчество, и материнство являются ценностями высшего порядка. Так что, независимо от того, что выбирается в данный момент, сам акт выбора сопряжен для нее с сознанием ущербности, неполноты своей жизни. Следствием этого является почти постоянное чувство вины - "виновной души неусыпная тень" (Ахмадулина):



1) мать ощущает вину перед детьми.



Занимаясь своим ремеслом, отдаваясь власти ревниво-требовательной "маленькой музыки", героиня изменяет своим детям: они забыты, "покинуты", "обобраны". А героиня (в оценке других и в собственной самооценке) - "дурная", "бесчувственная", "немилосердная" мать. По-видимому, образ дурной матери впервые появляется в стихотворении Ахматовой "Колыбельная" (1915):



Спи, мой тихий, спи, мой мальчик, Я дурная мать.



Цветаева признавалась, что за одну эту строку "Я дурная мать" она отдала бы все свои стихи. И в 1918 году она пишет стихотворение "Памяти Беранже", начинающееся словами:



Дурная мать! - Моя дурная слава Растет и расцветает с каждым днем. То на пирушку заведет лукавый,



То первенца забуду за пером.



Дальнейший ход стихотворения, однако, определяется отнюдь не чувством вины - здесь оно вытеснено чуть ли не любованием лирической героиней своею "ветреностью", гордостью за свою славу, связывающую ее с богемными поэтами прошлого.



Ахмадулина тоже подхватывает образ дурной матери, но акцент уже ставится на "неусыпную тень вины":



Но не бесчувственна ли мать, избравшая занятье это?



(Б. Ахмадулина, "Побережье").



Ахмадулина схватывает парадоксальную трагичность ситуации: душевная щедрость поэта, позволяющая ему принять на себя боль и страдание людей, по отношению к собственным детям оборачивается душевной черствостью. Необходимо:



упрочить сердце и детей



подкинуть обветшалой детской,



чтоб ослабеть для слез о тех,



чье детство - крайность благоденствий.



(Б. Ахмадулина; "Побережье").



Конфликт запечатлен во всем его драматизме. С одной стороны - слова матери: "Забудь! Своих детей жалей / за то, что этот век так долог... за то, что Блок тебе больнее". С другой - голос поэта:



Но кто-то должен так стоять



всю жизнь возможную - и доле;



2. возникает чувство вины поэта перед собственными (нерожденными) стихами.



Из-за занятости женщины-поэта "великими банальностями" быта /семьей, детьми/ погибают стихи и сиротствует тетрадь. Жизнь и счастье ребенка, с одной стороны, и сиротство тетради, с другой, связаны отношением прямой зависимости:



Стареет пес. Сиротствует тетрадь. И лишь дитя, все больше молодое,



все больше хочет жить и сострадать.



(Б. Ахмадулина, "Семья и быт").



Формула "дурная мать" применима и на этот раз, но уже как метафора отношения поэта к своему ремеслу. Наиболее показательно в этом аспекте стихотворение Ахмадулиной, начинающееся строками:



Что за мгновенье! Родное дитя



дальше от сердца, чем этот обычай - красться к столу сквозь чащобу житья, зренье возжечь и следить за добычей.



Как видим, перед нами развертывается сюжет в духе первой ситуации (ребенок забыт из-за творчества). Далее, однако, эта линия развития резко обрывается неожиданной авторской ремаркой: "Так говорю я и знаю, что лгу." Альтернативная, вымышленная картина, описанная выше, ретроспективно получает статус желанной, но несбыточной. Реальность властно заявляет о себе :



Лютый младенец кричит за стеною. Все - лишь ему, ничего - ремеслу,



быть по сему, и перечить не смею.



Далее следует уже возвращение к ситуации вины перед творчеством. Здесь двуплановость семантики слова "мать" работает как сильное средство экспрессии. Поведение лирический героини получает амбивалентную оценку: людская молва ее не осудит (не назовет "дурной матерью"), но ее собственный внутренний суд обвинит ее в убийстве слова:



Что же, не хуже других матерей я, погубившая детище речи.



Как мы видим, ахматовско-цветаевский образ "дурной матери" (в какой-то мере оставшийся на периферии творчества этих поэтесс) у Ахмадулиной, выдвигаясь на передний план, подвергается очень активной трансформации. Предел такой трансформации - инверсированный вариант образа (основанный на переносном употреблении слова "мать").



Нельзя не обратить внимание на доминирующее положение, которое занимает в поэзии Ахмадулиной противопоставление творчества материнству по сравнению с довольно слабо представленной оппозицией "творчество" - "любовь". По всей вероятности, это отчасти связано с давно подмеченным в работах об Ахмадулиной вытеснением темы любви-страсти темой дружбы8.



Примечания



1. Гиппиус 3. Стихи и проза. Тула, 1992.



2. Из письма к А. Бахраху. Цит. по: Кудрова И. Дом на горе // Звезда. 1987, № 8, с. 170.



3. Здесь и далее стихи А. Ахматовой цит. по: Ахматова А. Сочинения в 2 тт. Т. 1. М., 1987.



4. Здесь и далее стихи М. Цветаевой цит. по: Цветаева М. Сочинения в 3 тт. М., 1992.



5. Здесь и далее стихи Б. Ахмадулиной цит. по: Ахмадулина Б. Избранное. М., 1988.



6. Рильке P.M., Пастернак Б. Цветаева М. Письма 1926 года. М., 1990, с. 170,



7. Цветаева М. Сочинения в 2 тт. Т. 2. М. 1988, с. 9.



8. См. Ерофеев В. Новое и старое. Заметки о творчестве Б. Ахмадулиной // Октябрь. 1987, № 5; Винокурова И. Тема и вариации. Заметки о поэзии Б. Ахмадулиной // Вопросы литературы. 1995, вып. IV.

---

[Giperbor]

Клименкова Т. А.

Микровласть и тела



То, что содержится в этой главе, представляет собой по сути дела некие рассуждения, не обязательные для прочтения. В них автор пытается извлечь некоторые уроки из своих размышлений над методологическими проблемами. Те, на кого методологические рассуждения навевают скуку, могут пропустить эту главу (или хотя бы тяжелые для прочтения первые пять страниц) без особого для себя ущерба. Остальных просим разделить с нами интеллектуальные приключения, в которые вовлекают нас вопросы метода.



Для начала приведем эффектную цитату из работы одного из ведущих представителей современной французской философии Мишеля Фуко "Слова и вещи". М. Фуко ссылается на Х. Л. Борхеса, который в свою очередь ссылается (в шутку или всерьез) на "некую китайскую энциклопедию", которая сообщает нам, что "животные подразделяются на: а) принадлежащих Императору, б) бальзамированных, в) прирученных, г) молочных поросят, д) сирен, е) сказочных, ж) бродячих собак, з) включенных в настоящую классификацию, и) буйствующих, как в безумии, к) неисчислимых, л) нарисованных очень тонкой кисточкой из верблюжьей шерсти, м) и прочих, н) только что разбивших кувшин, о) издалека кажущихся мухами".15)



Произведения такого рода на самом деле весьма болезненны для нас, поскольку они намекают на то, что наша картина мира, увы, не единственна, что возможно мышление, сильно отличное от нашего собственного. Причем положение дел здесь значительно хуже, чем кажется на первый взгляд, потому что обсуждается не просто нечто отличное от нашего, но речь идет именно о мышлении, а это уже вопрос особый, ведь если кто-то поступает по-иному в рамках наших понятий, то мы вполне способны оценить, что происходит, и способны понять ту дистанцию, которая нас отделяет от этого Иного. Если же речь идет о мышлении, то вообще неясно, что это такое, как к этому относиться, потому что зафиксировать саму границу невозможно. Действительно, если представить себе, что мы задались целью показать, что мыслить можно различно, то как этот факт выразить, коль скоро показываем мы это тоже через мышление и никак иначе, а в данном случае именно мышление и различное, то есть, стало быть, не может служить точкой отсчета.



Такого рода ситуации - своеобразный "холодный душ" на нашу уверенность в том, что мы являемся носителями всеобщих стандартов. Нужно признать, что западное мышление (в русле которого мы все во многом пребываем) постоянно стремилось рассматривать свои правила как единственно возможные. Действительно, достаточно даже бегло взглянуть на сам тип западной постановки вопроса об учении о мире, как сразу же бросается в глаза тот факт, что в соответствии с основополагающей тенденцией этой культуры (маскулинистской тенденцией) вопрос анализа сознания был поставлен в познавательном ракурсе, то есть ученых, в данном случае философов, интересовали прежде всего познавательные закономерности сознания и мышления о мире.



Так, Декарт, создатель одной из первых новоевропейских теорий мышления, проанализировав, как мы мыслим, пытался обнаружить то, что в мышлении можно принимать за закономерное и правильное, то есть оценивал мышление на предмет того, что в нем законосообразно, и пришел к выводу, что на этом пути можно сформулировать некоторую основополагающую формулу, показывающую всегда несомненный факт данности мышления себе самому. Полагая, что только конкретное мышление может быть ложным, но сам тот факт, что мы мыслим, дан нам с очевидностью, он сформулировал краеугольный камень своей теории: "мыслю, следовательно существую". Он искал способы расчленения сознания для работы с ним в познавательных целях и полагал, что нашел нечто непреложное. Именно закономерное, "правильное" в сознании было основным предметом его интереса. Это и есть квинтэссенция не только западного традиционного философствования, но и самого западного классического миропонимания.



Эту же ориентацию продолжил и И. Кант. Он рассуждал так: все, что мы знаем о мире, мы знаем только потому, что таковы наши познавательные возможности - мы, в принципе, можем увидеть все, что допускают эти возможности, и не можем увидеть ничего из того, что они не раскрывают, что лежит за их пределами, - это нам попросту недоступно. Стало быть, они являются естественными границами, в которых осуществляется познание мира. Следовательно, изучение законов самих наших познавательных способностей может показать нам все, что мы в принципе имеем возможность сказать о мире. Само познание претендовало тут на роль чистого проявления общей нормы, на роль эталона, так что, изучая его закономерности, мы тем самым как бы уже познавали и структуры мира. Предполагалось, что смысловая направленность, представленная через сознание, лежит в основании мира.



Кант, а за ним и вся классическая философия (включая Гегеля) превратили, таким образом, философствование (учение о мире) в учение о сознании. Такая постановка вопроса осмысленна только в том случае, если мы имеем дело с окончательными или априорными закономерностями сознания. Западная философия была уверена в том, что она достигла этого уровня. Ее представители жили пафосом поиска конечных оснований - той "ничьей земли", где через структуры сознания (в его в конечном счете познавательной направленности!) проявляются сами структуры мира.



На этом пути в течение XIX века удалось построить действительно грандиозное описание смысловой работы сознания, где его деятельность была расчленена на слои, были выявлены и описаны различные механизмы работы этих слоев, схвачено много тонкостей и нюансов, но, когда казалось, что цель уже близка, то есть описание этого раз и навсегда данного априорного механизма работы сознания почти уже выполнено (а это произошло приблизительно к началу ХХ в.), вдруг обнаружилось, что в сознании благополучно существуют такие явления, которые не просто не закономерны, но в нормы принципиально не укладываются. Когда такого рода "отклонения" были выявлены, то поначалу был изобретен резервуар, в который их предполагалось поместить, - его назвали подсознанием. Однако затем проявления "подсознания" (такие как, например, оговорки) были обнаружены и в сознании. Тогда пришлось отнестись к тому, что раньше называлось отклонениями, со все большей серьезностью. Вся философская традиция ХХ века была вынуждена это признать, пришлось смириться с необходимостью реагирования на незаконосообразное в проявлениях сознания, пришлось пуститься в поиски новых методов анализа. Нужно сказать, что и мы в этой работе будем заниматься рассмотрением не столько "правильных" проявлений сознания, сколько его отклонений.



Но прежде необходимо хотя бы вкратце обсудить методы, с помощью которых можно анализировать отклонения, потому что эти методы существенно отличаются от обычных способов анализа нормы. Для нас здесь самым важным оказывается то, что именно описывая отклонения, мы входим в интересующую нас сферу анализа не только сознания, но и его культурных оснований, которые иначе остаются невидимыми. Наше рассмотрение связано с учетом факторов, которые довольно резко отличаются от обычных классических представлений.



Если традиционная наука считала основной своей заботой соблюдение истинностного режима существования высказывания (то есть соблюдение условия, чтобы высказывание было либо истинным, либо ложным), то для гендерного подхода большую важность имеют и другие условия, в частности то, что высказывания могут быть представлены, так сказать, "не к месту", что нас учат не только говорить, то есть произносить какие-то суждения о реальности, но учат еще и тому, что нужно говорить и как оценивать.



Для разъяснения этого положения нам необходимо обратиться к языку, точнее говоря, к речевым феноменам как проявлениям конкретной жизни языка. Мы будем рассматривать системы предложений, зафиксированных в речи, поскольку нас интересует именно взаимоотношение между различными множествами предложений, а не отдельными предложениями. Если суждениям, начиная со времен Аристотеля (повторим еще раз) приписывались характеристики Истины или Лжи, то здесь речь идет о взаимном влиянии друг на друга более сложных смысловых единств.



С этой точки зрения важны не только текстуальные, но и контекстные связи между предложениями. Тут становится видно, что значения - это не точечные обозначения реальности, а некие смысловые поля, которые существуют за счет работы контекстов, резонансов перекличек значений. Таким образом, моделью обозначения какого-либо объекта становится не просто суждение о нем, а вся система предложений, которая претендует на то, чтобы участвовать в данном процессе обозначения (понятно, что одно предложение этого сделать в принципе не может); для того чтобы возникла перекличка значений, нужна именно система.



Чтобы помочь вычленению этих системных связей из речевого массива, предложена специальная категория, которая называется "речевая дискурсия". Слово "дискурсия" образовано от двух - "дис" - что означает: "в разных направлениях" и "курир" - "бежать". Как известно, классическая теория интересовалась в языке прежде всего моментом схватывания общего - понятийным моментом, нас же интересует как раз обратное: как через язык подойти к схватыванию различия, гетерогенности. Дискурсивный момент как раз и помогает вычленить в речи ее обычно скрытую возможность сопрягать то, что "разбегается" при мышлении об одном и том же объекте, - его контекстное окружение.



Для нас важно, что через дискурсивный анализ можно выразить более широкое, чем обычно, понимание речи, учитывающее обозначение не только уже готового объекта, но и такую сферу, как наше ожидание увидеть объект именно таким, каким мы предполагаем. Здесь становится заметно, что в игре обозначения принимает участие не только один интеллект, но и наши намерения, установки, склонности, желания. Именно на этом более глубоком уровне нашей активности, расположенном "ниже" порога истины, создается система предпочтений, на которой базируется своеобразная способность языка оказывать на человека весьма специфическое воздействие, которое человек не замечает, поскольку оно не выполняется в сознании. Именно так конституируются тела как тела желающие, склонные к чему-то и не склонные к другому, тела, выбирающие ориентацию, установку.



Эти сложные связи компонентов предпочтений и образуют то, что называется микровластью, через них происходит формирование желаний, то есть того, что относится скорее к телу, чем к сознанию. Существует своеобразный способ, с помощью которого возможно через языковые предпочтения оказывать на человека ощутимое воздействие, побуждая его незаметно для него самого принимать решения, то есть речь может стать методом управления индивидом, управления незаметного, поскольку осуществляется оно скорее через тело, чем через сознание. Здесь общество через формирование предпочтений с помощью языка "подсказывает" человеку, что правильно, а что нет, обучая не только тому, что именно он должен говорить, но и как себя вести, как оценивать те или иные ситуации.



Важно также, что дискурсивный момент в языке - это не момент открытого и прямого обозначения (если бы он был открытым, он не смог бы выполнять функции формирования установок), дискурсия это особый, скрытый аспект языковых практик. В этом смысле нас интересуют не только моменты коннотаций и контекста, а те из контекстных связей, которые скрыты, но оказывают влияние на процесс обозначения, то есть скрытая игра языка. Существует особая "тишина", которая лежит в основе работы всех открытых и явных значений. Поэтому то, что относится к дискурсии, конечно, относится к языку, но именно в языке-то оно как раз еще и не высказано, а только с необходимостью примысливается, помогая формировать позицию по отношению к объекту. К дискурсии можно отнести то, что по тем или иным причинам замалчивается, то есть это особая речь, такая, которая не высказана, хотя и постоянно присутствует, но в очень своеобразном виде - в виде постоянно повторяющегося отсутствия.



Нужно сказать, что любое человеческое общество опирается на эти скрытые возможности своего языка - на его дискурсивные режимы, стремится использовать их как методы управления индивидами, "подсказывая" тот или иной тип поведения. При этом, однако, люди делают вид, что существует только явно представленная речь, в то время как постоянно повторяющееся отсутствие является более важным фактором [[Забегая вперед, скажем, что если мы обратимся к нашей сегодняшней ситуации, то увидим: в таком виде постоянно повторяющегося отсутствия сейчас выступает именно гендерная проблематика, то есть гендерные отношения не находятся сейчас в центре внимания. Когда мы говорим, что гендерные отношения не находятся в центре внимания, мы не имеем в виду, конечно, запрет на обсуждение сексуальных вопросов - наоборот, в нашей стране проблема взаимоотношения между полами обсуждается весьма настойчиво, но не с гендерных позиций. Все вы знаете, что эту проблему принято сводить к сексуальным отношениям, а последние рассматривать как простую анатомическую данность. Таким образом, сфера гендера замещена сферой секса - вроде бы это "место" уже занято, там что-то есть, причем нечто ультрамодное и, между прочим, весьма жестко заданное, а дальше вокруг этой темы организуется крикливая кампания битья в ладоши и улюлюкания, то есть не просто производится запрет, а запрет через замещение. Так создаются условия замалчивания гендерной природы половых отношений. Почему это происходит? Потому, что такая постановка вопроса позволяет не видеть многих подспудных, контекстных обстоятельств. Это замалчивание контекста факт, конечно, не случайный, оно происходит потому, что кому-то не выгодно, чтобы этот контекст обсуждали.



Действует как бы негласный запрет на обсуждение того, что это один из путей явления культуры перед самой собой. Если же мы попытаемся с гендерных позиций проанализировать наш сегодняшний дискурс, то, может быть, это поможет нам заметить нечто нетривиальное. Мы посвятим этому вторую главу данной работы.



]].



Говоря иначе, человеческие языковые практики оказались объемнее и богаче, чем казалось в классические времена: они скрывали в себе многочисленные и сложнейшие неявные ориентиры, побуждающие мышление соединять значения отнюдь не только в соответствии с истинностными условиями. Стало ясно, что люди, вовлеченные в системы речевых взаимодействий, вовлечены и в системы культурных предпочтений и в этом смысле видят свои объекты далеко не одинаково. Итак, культурные вторжения в наше видение мира (которые происходят через языковое воздействие) простираются значительно дальше, чем принято считать. Обычное понимание диктует нам, что "культура" имеет отношение только к сознанию, к тому, что связано с мышлением, рассуждениями, теорией. Мы же попытаемся показать, что через предписывание языковых правил культура формирует и наши, так сказать, "нерациональные" представления о реальности.



Исследователи, которые начали применять дискурсивный анализ и рассуждали в русле этих идей, обнаружили, что объекты, которые мы формируем через речь и называем одинаковыми словами, на протяжении сравнительно небольшого временного промежутка могут быть очень различными. В этом отношении было бы поучительным проследить результаты той работы, которая уже была проделана в рамках подхода, сходного с нашим. Мы имеем в виду прежде всего анализ, проделанный французским мыслителем Мишелем Фуко.



Дело в том, что М. Фуко развил в своих работах теорию власти в ее отношении именно к тому, что интересует гендерного исследователя, - к телу, поэтому и задачи у ученого, стоящего на гендерных позициях, во многом те же, что и у М. Фуко, - объяснить, каким образом культурные нормы создают режимы, в которых тела функционируют как "тела того или иного типа" (в том числе "мужского" и "женского"). Фуко в своих работах показывал, что та или иная культурная ситуация, зафиксированная в невысказанных условиях речи определенной эпохи, оказывает огромное влияние на самочувствие ее представителей [[Мы надеемся, что читатели легко поймут необходимость введения в нашу работу нижеследующего материала и согласятся с нами в том, что столь долгое "отвлечение" от нашей непосредственной "женской темы" было продиктовано исключительно соображениями ее лучшего раскрытия и понимания.



]].



Фуко проанализировал предмет, который имеет не меньшее отношение к телесному режиму, чем гендерное рассмотрение - ментальную болезнь, которая сама по себе является как бы воплощенным отклонением от классической, "правильной" работы сознания. Эта форма отклонений столь максимальна, что на первый взгляд кажется, что о ней вообще ничего сказать нельзя. Действительно, ведь мы привыкли считать, что там, где есть нормальный "ум", там нет безумия, а если есть безумие, то уже нет и "ума". Мы обыкновенно говорим фразу: "с ума сошел", предполагая, что есть какой-то окончательный, раз и навсегда данный "ум", а безумный с него "сошел", но возможно, что это просто пережитки классических представлений об "уме"? М. Фуко полагал, что такого раз и навсегда данного "ума" нет, как нет и раз и навсегда данного "безумия", и именно поэтому говорить о ментальной болезни все-таки можно, но повернув разговор в весьма специфическое русло. "Фигуры безумия зависят от фигур разума", - декларировал он и показал, что на протяжении последних пяти столетий представления о том, что такое ментальная болезнь, не только существенно отличались от нашего ее понимания, но и неоднократно менялись.



Так, в эпоху Средневековья было принято рассматривать безумных как часть некоторой общей массы "неразумных", и тогда к этой категории кроме них относили еще и нищих, и даже прокаженных. Фуко показал, что все "неразумные" в то время содержались вместе, в одинаковых условиях, весьма напоминавших условия лепрозория. При этом все неразумные оценивались как лица, отмеченные некоей общей глобальной "космической метой". Она в то время и была печатью, удостоверяющей "неразумие". Культурные техники, которые тогда применялись, соответствовали именно такому пониманию: приблизительно в это время возник знаменитый "корабль дураков", так впечатляюще изображенный на полотнах Босха. Такого рода корабли существовали реально. Они были местом, где содержались "неразумные", поскольку в то время это был самый надежный способ скрыть "скандал разума", то есть отделить их от остальной массы "разумных". На этих кораблях "можно" было то, чего "нельзя" было делать среди "разумных". На таких кораблях вместе с прокаженными безумные вели жизнь странников. Переезжая из города в город, они оказывались вечными пленниками своего путешествия-заточения, постоянными пассажирами, поскольку надолго их никакая "земля" не принимала. Это был достаточно четко работающий способ изоляции, ему соответствовал вполне определенный образ безумия.



Иное понимание безумия Фуко находит в классический период. Возникающие новые техники надзора отвечали иным потребностям, и в соответствии с ними в Париже в 1656 г. был открыт "Дом изоляции". По свидетельству документов того времени он предназначался для "бедняков Парижа обоего пола и всех возрастов". Туда направлялись (и содержались по единым общим правилам) не только безумные, но и молодые люди, нарушающие покой своих семей, и бездомные, и расточители наследства, и иного рода сброд. Туда принимали всех, а некоторых даже присылали через суд. Это было нечто среднее между тюрьмой, приютом и клиникой. Такие дома, конечно, не были медицинскими учреждениями в строгом смысле, хотя там и полагалось иметь доктора. В течение последующих ста пятидесяти лет они оставались главным европейским типом приютов для безумных.



Все эти столь различные элементы общества могли быть объединены в этих домах только по законам мировосприятия своего времени, то есть классического периода, который вызвал их к жизни. То, что для нас сегодня видится как странная, спутанная группа, в классическую эпоху понималось как единое целое. Таковы были культурные правила той эпохи. Такая форма понимания безумия, значительно отличающаяся от нашей, базировалась на том, что в то время люди жили "под знаком Разума".



В эпоху Средневековья безумие, хотя и в очень суженном виде, все же допускалось в свет дня: безумный имел возможность произносить "свой текст" - то есть "его тексту" оставалось какое-то место в культуре, даже если это и был лепет, а классический период, с его любовью к порядку, этого себе позволить не мог. Здесь было возможно только одно отношение к безумию - замалчивание. В этих условиях оно превратилось в аналог "нечеловеческого". Оно всегда, конечно, было знаком беспорядка, но этот беспорядок был разный. Теперь оно начало пониматься как нечто аморальное, как позор.



Известно, что в те времена окна в помещениях, где находились безумные, было принято держать постоянно открытыми, чтобы эти "неразумные" были легко видны любому. Они как бы постоянно принимали участие во всеобщем спектакле. Объяснить это можно как раз тем, что классическая эпоха рассматривала себя как эпоху Разума. Сами безумные тогда не рассматривались как нечто опасное - их можно было и показать, но они должны были подтверждать торжество Разума над неразумием. Поэтому здесь нужно было другое, а именно, чтобы безумные были оценены не как люди, а как участвующие в спектакле монстры, которых показывают именно в силу их совершенно нечеловеческого статуса.



Безумные, по логике того времени, демонстрировали максимум неразумия, но из этого следует, что в классический век безумие было не символом болезни, как сейчас, а знаком скандала, и эта классическая "выставка" безумия разыгрывалась перед глазами самого Разума, который, конечно, не чувствовал своей "связи" с безумием, ведь Разум был ему прямо противоположен. Безумие потому превратилось в вещь, которую показывают, что оно понималось как нечто противостоящее человечности, а человечности противостоял в те времена, как показал в результате своего культурологического анализа М. Фуко, также и образ животности, бестиарий. Поэтому безумного не понимали как человека, хотя и больного. В понятиях того времени он человеком не был вообще, он, скорее, был ближе к очень странному животному. Нам трудно себе представить, но тогда обсуждался даже вопрос о том, чувствует ли безумный боль, когда его бьют, - настолько далеко представление о безумии было в ту эпоху отброшено от представления о человечности. Как не-человека его не было и жалко, а поэтому не было необходимости и защищать его: это был просто монстр - воплощенная галлюцинация. Таков еще один из реализовавшихся в недавней истории образов безумия.



С течением времени то, что в классическом мировидении понималось как мета "животности", начало интерпретироваться по-иному как грех. Так возникал еще один - современный - тип мироощущения. Он формировался вокруг представлений о греховности человека и его ответственности за свои поступки. Между тем безумие, конечно, оставалось одной из форм неразумия, поэтому стратегия изоляции не обошла и его. Так, именно на путях поиска наиболее пригодного для безумных типа изоляции и возник современный "сумасшедший дом". Он больше не расценивал безумие как животность или космический знак, а занимался совершенно другим делом. "Сумасшедший дом" занимался организацией особого рода вины безумия. Эта вина предлагалась безумному как особый способ осознания себя в своей неправоте и как осознание очевидности правоты "Другого", а это и есть осознание себя сквозь призму своего греха.



Но для этого необходимо было прежде всего организовать сам этот грех. Каким способом это было возможно сделать? Предполагалось, что безумный должен быть сначала осужден самим собой и другими, и только после осознания этого своего состояния как отклонения ему позволялось вновь возвратиться к иному осознанию себя уже как здоровой личности путем особого вторичного полагания себя как здорового субъекта. Это мы видим, например, в психоанализе. Там невротик проходит с помощью аналитика, использующего структуры "переноса", процесс "становления сознательным", после которого он фактически обладает не простым сознанием здорового человека, а особым вторичным типом самосознания. Предполагается, что он в каком-то смысле и "умнее" обычного человека, поскольку тот просто живет нормально, а невротик сам себя к этому привел через осознание работы своего подсознания и, следовательно, в некотором отношении "знает" то, что простому нормальному человеку недоступно. Так было сформировано типично современное образование - "подсознание".



Психиатрическая клиника и по сей день рассчитана практически на процесс нормализации, она, где больше, где меньше, устраивается в соответствии с вполне определенными требованиями. Чаще всего там организуется искусственный распорядок с церемониями чаепития, купания - как бы по типу семьи, и при этом не замечается, что основная суть состоит в организации постоянной слежки за больными и что вся эта декорация заботы на деле направлена на цели контроля, не замечается, что больное сознание - это сознание особое, у него своя специфическая структура, которую психология в ее обычном понимании - то есть традиционная психиатрия - уловить почти не в состоянии уже просто потому, что она постоянно осуществляет скрытую "медикализацию" биографии пациентов. Ведь психиатр - это человек, который стремится лечить таблетками "биографию", но ее нельзя рассматривать на манер больного пальца - в ней все пронизано смыслами. Поэтому так откровенно применять химические средства, как мы теперь делаем, в данном случае довольно странно, хотя мы этого и не замечаем, поскольку сами находимся внутри именно данного культурного образа ментальной болезни.



Но если попытаться учитывать эти - смысловые - факторы, то тут же становится понятно, что здесь действует некоторая незаметная на первый взгляд машинерия: существует совокупность операций, по которым ментальную болезнь опознают, как принято говорить, диагнозируют. По мнению Фуко, роль таких операций диагнозирования совсем не так невинна, как кажется. На самом деле она далеко выходит за рамки обнаружения самой болезни. Эти операции, в силу присущего им ряда структурных характеристик используются еще и в целях определенного упорядочения болезни, придания ей как бы направленного хода. Важную роль играют и методы лечения, функция их тоже сложнее, чем это кажется на первый взгляд. Она состоит не только в том, чтобы облегчать больному страдание, но и в том, чтобы "доводить" болезнь до ее "законного", с точки зрения общества, состояния. То есть лечение в первую очередь направлено на то, чтобы сначала "сделать" больного больным, так сказать, "правильно". В нашу эпоху это предполагает превращение больного в подобие ребенка: создание у него ситуации недоверия к себе, подкрепленной его действительной неспособностью осуществлять принятие жизненных решений.



Достигается это чаще всего через усиление у него чувства страха, а иногда и через побои. При этом совсем не обязательно, чтобы кто-то специально производил эти операции, в иных случаях достаточно и того, чтобы сам больной чувствовал, что для такого культурного комплекса, как наш современный, он является субъектом, который оценен именно так, что современное общество практикует по поводу него именно такой тип отношения. В результате больной делает то, что нужно, ведет себя так, как нужно вести себя "безумному" - правильно "безумному". Все это - весьма сложная система, которую чрезвычайно трудно определить, но она, тем не менее, имеет свою выраженную структуру и типику, и в этом - главное. Здесь важно, что только после диагнозирования, после "овнутрения" социальной оценки самим больным, то есть после введения больного в специальным образом освоенное культурное пространство безумия - только после этого можно выполнять и соответствующую терапию. Если же больной безумен "неправильно", то и лечение может не быть успешным, то есть лечат не болезнь, а культурно предусмотренную в обществе функцию ментального отклонения, а если индивид под эту функцию не подходит или не подведен, то лечение не гарантировано (как это обычно во многом и бывает).



Далее...

Из этого не следует, что конструирование умственного расстройства сводится только к применению таких операций. Но при наличии хотя бы сколько-нибудь благоприятных условий общество вторгается в психическую экономию индивида и пытается распределять ее в соответствии с порядком своего времени, а порядок этот, как мы пытались показать, может быть очень различным. Тут нельзя накрепко привязываться к самой "материи" так называемого безумия, поскольку она может быть упорядочена в самых различных смыслах, большее значение имеют сами системы ее распределения. Конечно, ментальная болезнь структурирует мир "больного сознания" некоторым измененным образом, но объяснение этим структурам можно искать не в порядке, который утверждает традиционная психиатрия, а рассматривать его как специфическую, особую форму познания, которая нашим типом культуры постоянно вытесняется.



Сам факт этого вытеснения, конечно, не случаен. Он связан с тем, что эта своеобразная форма познания ставит под сомнение самую целостность общепринятого типа рациональности, поскольку она базируется на осознании отчуждения от этой рациональности. Больной действительно к этой рациональности не имеет такого же близкого отношения, как и все те, кто его окружает, поэтому он не связан также и общепринятым порядком восприятия: он в этом смысле представляет собой отклонение от нормы. Неудивительно, что попытка поставить под вопрос такие вещи, как тип рациональности (которые относятся к самой сути направленности традиционной патриархатной культуры), рассматривается этой культурой как, по существу, криминальный факт и осуждается с наибольшей степенью резкости, на которую эта культура вообще способна - здесь начинается непосредственное репрессивное воздействие на тела, производимое на законных основаниях.



Как мы уже отмечали, "выход", который может здесь предложить традиционная наука, заключается только в "медикализации", психиатризации ментальной болезни, в помещении ее строго в границы "больного сознания", тщательного изъятия этого типа опыта из мира и оставления пациента один на один с его проблемами. Для нас здесь интересны именно исторические условия возникновения не только "образов" безумия, но и самой ментальной болезни как таковой, поскольку она вызывается в значительной степени именно тем типом отклонений, в котором в данном случае нуждается общество. Существуют, таким образом, специфические "исторические" условия для возникновения различных видов ментальной болезни. Такие структуры, как известный в психиатрии регресс "больного сознания" в детство, примитивизация его, агрессивность и др., являются сложной реакцией прежде всего на общекультурный порядок ценностей, присущих именно нашему времени. Они имеют своим истоком так называемый нормальный социальный опыт. В этом смысле фигуры безумия зависят от фигур разума. "С ума сходят" не в никуда, не в "без-умие", а в определенным образом упорядоченное поле отклонений, зависящее от принятой в обществе нормы.



Теперь становится яснее, что для понимания безумия важно рассматривать не только этапы развития медицинской науки, анализирующей ментальную болезнь, но и вопрос о том, какие идеи, выражающие исторические условия принимали участие в формировании мироощущения эпохи, ведь эти идейные единства тоже позволяют сделать видимыми те или иные явления культуры, которые принимают участие в конституировании ментальных отклонений (такая постановка вопроса очень близка к гендерной). При этом метод заключается в том, чтобы каждый раз выявлять те или иные промежуточные области, отражающие конкретный стиль и структуры организации всего совокупного опыта данного периода. Они "отвечают" за тот или иной стиль собирания и обозначения такого объекта как "безумие". Эти дискурсивные режимы притягивают туда то одни, то другие смыслы и значения, и дело заключается не только в "прогрессивном" развитии медицины как науки, позволяющем ей "ближе" подойти к анализируемому ею объекту. Вопрос ведь в том, что сама реальность безумия несколько меняется, трансформируется, перемещается в иные культурные пространства, и без учета этих изменений, вообще говоря, невозможно верно оценить и сами медицинские усилия терапии. Таким образом, болезнь, которую лечат с применением таблеток, показывает свой глубокий культурный подтекст. Нас, как представителей гендерного подхода, интересует здесь прежде всего то, что в данном случае оказывается достаточно трудно провести грань между "телесным", "природным" и "духовным", "культурным", ту грань, на которой основано патриархатное миропонимание. Следовательно, проблема заключается в том, чтобы учитывать и не явно данные факторы, в том числе, конечно, и такие, как культурные технологии различных эпох. Но чтобы это учитывать, нужно рассматривать иной, уже не исторический, а "археологический" слой социальной жизни общества. Для этого необходимо принимать во внимание не только явную, но скрытую речь и вступать в исследование системы запретов и "неполитической", в традиционном смысле слова, власти. Кажется, что теперь больше, чем прежде, нам должно быть ясно, что проблема безумия имеет, как это ни странно на первый взгляд, отношение к власти. Она вся соткана из применения различных культурных технологий, вся зависит от них, но имеет вид "естественно, психически развертывающегося феномена". А мы попытались показать, что само слово "психика" - это уже конструкция, воздвигнутая в совсем недавнем прошлом, хотя нам кажется, что люди жили так испокон века. Действительно - понятие "психе" - древнегреческого происхождения, но что под ним понимали греки - нужно еще выяснить, особенно в свете того, что, как мы теперь понимаем, даже в рамках недалекого прошлого интерпретация одних и тех же явлений со временем довольно резко меняется. Итак, очевидно, что рассматриваемые нами сейчас проблемы косвенно связаны с различного типа принуждением, поэтому становится яснее, что власть и принуждение могут быть не только официально объявленными, но культурные условия, аффектируя наши жизненные установки, могут и "без объявления" строить различные режимы существования тел.



Мы хотели показать, что существуют некоторые исторически определенные правила, которых придерживается та или иная эпоха, в рамках которых она себя понимает и осуществляет свою культурную работу. Эта постановка вопроса кажется довольно естественной, однако нужно признать, что она вступает в конфликт с привычными для нас способами прочитывать исторические реалии. Ведь мы, в соответствии с представлениями нашей эпохи, привыкли думать, что идет постоянное развитие науки, прогресс, что наука все больше и больше углубляется в рассмотрение свойств своих объектов изучения и дает все более адекватную картину реальности. А здесь получается, что каждая эпоха замкнута своим набором подразумеваемых, неявно данных культурных правил-аксиом (в культурологическом анализе они называются "эпистемами"); получается, что каждая определенная эпоха что-то видела, а чего-то, что называется, "в упор не видела". В соответствии с этими представлениями мыслительное пространство эпохи замкнуто именно определенными правилами и открыто только для тех возможностей, которые эти правила разрешают. То есть получается, что имеет место не сплошной, стройный прогресс в познавательной деятельности человечества, а ряд культурных сдвижек, культурных фаз, каждая из которых развертывает именно свои возможности.



Это же относится и к науке как части культуры. Получается, что ученый не столько пытается познавать окружающий его мир, сколько развивать возможности современной ему культурной эпистемы. То есть ученый больше заботится не о своем объекте, а о развитии науки как социально-культурного института (о развитии возможностей этих аксиом - той конкретной эпистемы, изнутри которой он говорит). По сути дела, здесь мы сталкиваемся не с историей, а со своеобразной генеалогией, где ничего не нужно искусственно "выправлять" и направлять. Культурный процесс рассматривается в виде несглаженном, из него не берется "общая тенденция", а анализируется очень конкретная временная ситуация в ее не только правильных, но и отклоняющихся проявлениях, причем рассматривается она сквозь призму данности в ее речевых, дискурсивных характеристиках, так как именно они сохраняют контекстные, примысленные значения.



Итак, мы увидели, что не только возможны, но и уже на практике реализовались различные системы мироотношения; что человек широк - он шире, чем представляется на первый взгляд, и может существовать не только в рамках одной какой-либо эпистемы; что современная система миропонимания, из которой говорит наше время, не единственна, что наши культурные очевидности совсем не так безоговорочны, как мы привыкли думать.



Продолжая свой анализ, М. Фуко поэтому начинает новый виток обсуждения и обращает внимание на еще более основательные проявления работы культуры. Он обсуждает вопросы, связанные с осуществлением правоприменения и его ролью в формировании субъекта - носителя западных ценностей. Рассматривая систему, формирующую надзор и наказание, он обращает внимание на то, что правоохранительные практики, которые веками использовались в Европе, постоянно опирались на открытую еще в Средневековье способность боли быть социализующим фактором. По мнению Фуко, широчайшее применение боли было основой нормализующих практик времен абсолютизма, когда пытка была обычным явлением, а смерть - будничным отношением между сувереном и индивидом, нарушающим закон.



Только к началу XVIII в. стал формироваться новый цикл понимания правопорядка, в рамках которого возникало новое понимание преступления. В соответствии с ним право наказывать смещалось от суверена к обществу, и преступник, таким образом, тоже рассматривался уже как враг всего общества. Создалось впечатление, что принципы законотворчества стали основываться на рациональной базе, стали более гуманными и справедливыми. Однако, как отмечает Фуко, на деле никаких рационально прозрачных оснований, объясняющих систему уголовного права, построить вообще нельзя, поскольку она своими корнями уходит не в область рацио, а в сферу культурных технологий - технологий власти. Поэтому там, где создавалась видимость обращения к "естественной чувственности всякого разумного существа", реально работал неявно данный порядок культурной "калькуляции".



Именно эта "калькуляция" несла ответственность за то, что изменился объект манипулирования - им стало не тело, как это было во времена абсолютизма, когда власть была направлена на непосредственное физическое воздействие, а "душа", то есть теперь именно сознание оказалось "местом" применения власти, "местом" осуществления нормализации, а телу отводилась роль как бы вторичного, опосредованного инструмента (хотя на деле оно оставалось объектом воздействия). Раздумывая над тем, что историки рассматривали как борьбу за гуманность, Фуко интерпретирует это как смену техник власти, когда закладываются основы новой правовой машины, стремящейся наказывать от имени всех, - основы такой правовой машины, где бывшая гильотина уже не ощущается, но все равно присутствует, поскольку те отношения власти, которые раньше применялись к телу, теперь направляются на "душу". В этих условиях "душа" выступает как дублированное, удвоенное тело, полученное через "оборачивание на себя" той модели, которая раньше применялась на теле. В итоге получается, что "душа" - это результат нового витка власти, удваивающего прежние телесные процедуры.



По мнению Фуко, именно в целях проработки такого нового образования, как "душа", в западной культуре и появился специальный социальный институт - тюрьма, перед которой была поставлена новая задача, в корне отличная от прежних задач надзора и наказания: тюрьма должна была не мстить преступнику, уничтожая его или причиняя боль, а возвратить отклонившегося индивида вновь в социальное русло. Для выполнения этой задачи она использовала все средства этико-юридико-экономического характера. Тюрьма должна была стать "местом", где происходит конструирование европейской "души", а для этого она должна была воздействовать на разные стороны жизни человека, такие как способность к труду, психический склад, повседневное поведение, мораль, сознание и т.д. Поэтому были нужны точные правила, регламентирующие расписание прогулок и сна, труда и отдыха, количества и длительности приема пищи, количества и продукта труда, речи и даже мысли, то есть нужно было разработать конкретную технологию правил складывания такой "души".



Как мы уже упоминали, цель операции изоляции в тюрьме - тюремного заключения - состояла в том, чтобы реабилитировать данного человека как члена социальной группы, вновь создать из преступника "нормального", социально активного человека, а для этого необходимо было "вновь напомнить" ему нравы и обычаи социальной группы. Ставка теперь делалась не на применение к преступнику карающего закона, а на обращение к сознанию индивида. Для нас здесь интересно, что в такой форме проходил процесс "овнутрения" власти. В тюрьме преступник был отключен от окружающего мира, но он должен был обратить внимание на свое моральное сознание. Отныне власть можно было понимать как то, что не только вызывает страх, но и "работает" с самим сознанием, а для этого был необходим тотальный контроль. Этот контроль включал в себя даже создание соответствующей тюремной архитектуры (которая применяется и поныне), когда исправительные дома строились по типу Паноптикума, то есть камеры располагались вокруг единого центра так, чтобы они были постоянно доступны для наблюдения. Это давало возможность поставить заключенного в ситуацию перманентного контроля.



Наиболее удобной формой такого контроля оказался, впрочем, труд. Он был рассчитан не столько на непосредственный результат, сколько на то, чтобы представлять отношения, связанные с властью, точнее, схему подчинения индивида самому порядку производства как такового. Идеальная цель труда состояла в создании послушных людей-машин, то есть труд выступал как искусственное образование, нужное в основном для коррекции поведения индивидов. Это было связано с тем, что операции восстановления, реабилитации преступника - этой повторной социализации - считались более важными, чем формы самих преступлений. Поскольку обнаружилось, что тюрьма выполняла определенную функцию изменения индивидов, то, по мнению Фуко, именно для этого оказалась необходимой такая весьма специфическая социокультурная "вещь", как "душа". Под "душой" здесь имеется в виду особое образование, сфабрикованное самим аппаратом наказания по соответствующим правилам (вспомним, как мы говорили о том, что безумного сначала нужно было "подвести" под определенное понимание безумия, и только после этого было целесообразно подвергать его терапии - аналогичную картину Фуко усматривает и здесь). Преступника загоняли в ситуацию совершения именно преступления, и если это действительно имело место, то в таком случае тюрьма имела какие-то средства для его реабилитации (разумеется, тоже не всегда, но какие-то техники для "правильных" преступников все же были созданы).



Понятно, что для этого нужно было прежде создать именно преступника с его преступной биографией, с соответствующей чувственностью, а поэтому и с присущими ему способами исправления, то есть для успешной реабилитации индивида сначала нужно было довести его до "правильного", "законного" беззакония, и тогда техники надзора имели шанс на успех. Иными словами, преступность формировалась прежде всего в недрах именно самого юридического аппарата, в его правилах и способах надзора.



Рациональными основаниями этого объяснить было в принципе невозможно, и (что особенно важно для нашего гендерного анализа) одна лишь власть наказывать может помочь понять, как и почему такие разные факторы, как экономические, этические, медицинские и др., смогли получить свои строго определенные права в юриспруденции, почему их функции там были такими, а не иными. Именно власть объединяет эти разнородные факторы в данное, конкретное, неповторимое единое целое - власть, а не рацио, не разум, а это иной тип объединения. Но из этого следует, повторяем, что сама тюрьма в принципе и с необходимостью делает преступника. Неудивительно, что это можно было весьма часто наблюдать в конкретной жизни, когда тюрьма способствовала распространению рецидивов (освобожденным из тюрьмы трудно было найти работу, это способствовало их возвращению в преступную среду), в целом ряде случаев полиция и преступники объединялись с общими противозаконными целями, преступниками нередко пользовались в полиции для организации политических убийств, шпионажа и т.д. - то есть преступление тесно вплеталось в механизм власти. Разумеется, здесь нам важна не информация о том, что преступников не берут на работу - об этом, конечно, все знают. Смысл сказанного в другом: в демонстрации системного характера воздействия на "душу", планомерного включения этого аппарата воздействия в структуры других общественных механизмов.



В итоге был создан своеобразный патологизированный индивид, в котором пересекались носитель законов и объект применения особых техник. Как говорит М. Фуко, "ортопеды индивидуальности" создали "души", которые должны были быть такими, чтобы их можно было социально познавать, реактивировать, сохранять и трансформировать. На первый взгляд кажется, что тюрьма - это только тяжелый труд, но задача этих "инженеров поведения" сводилась к созданию "души", а не только к организации десяти часов принудительного труда, военных упражнений, сна, пробуждения по звонку, дозированных прогулок и т.д. Юриспруденция работала в гомогенном поле, состоящем из науки, этики, права и из созданных ими живых объектов, аутентичность которых можно проверить, проконтролировать и гарантировать ее продление средствами "наук". Создается научно-правовой комплекс - фабрика "душ".



Здесь опять прослеживается сложная работа этих культурных практик. Открытая и видимая часть дискурсии показывает себя в различных институтах, в том числе и в государстве, а скрытые ее проявления работают на самих индивидах, через их особую культурную телесность. Опять-таки при поверхностном взгляде слова "культурная телесность" звучат как "круглый квадрат", но мы считаем, что теперь стало несколько яснее, что под этим можно понимать работу власти, осуществляемую в материале тела. Когда здесь говорится о "душе", то имеется в виду не идеальное, в обычном смысле, поле, а особый тип телесного тренажа, который подбирается так, чтобы оказывать воздействие и на идеальный порядок жизни человека. Здесь важен иной вектор направленности - не "через сознание" к заданному телесному поведению, а наоборот.



Это и есть проявления власти на микроуровне тел. Здесь термины, конечно, употребляются нестандартно: в традиционном понимании власть - это то, что приходит извне и воздействует прямо, а тут мы рассматриваем непрямые, неявные, скрытые действия власти по формированию очень глубинного слоя телесного бытия. При таком понимании власть, по сути дела, формирует еще и вопрос об истине, находясь ниже порога истины. Формируя индивида и поле его предпочтений, она, тем самым, в некотором смысле формирует и саму реальность как таковую, то есть то, что предшествует истине и чему сама истина должна соответствовать.



В этом отношении возможны два типа власти: можно формулировать ложные суждения и заставлять, используя власть, всех придерживаться этих суждений как истинных; а можно действовать по-иному: формировать всеобщее желание и предпочтение видеть реальность такой, а не другой, прочитывать из нее только то, что выгодно прочитывать, не замечая всего остального, - такой тип власти действует не через сознание, а через складывание определенных культурных технологий. Воздействие такого неперсонифицированного типа власти в конечном счете оказывается намного более эффективным - это не обычное однократное принуждение к чему-либо, а такое воздействие, которое присутствует всегда и везде и пронизывает собой все уровни бытия человека. Такой "вторично реабилитированный" индивид оказывается тотально управляемым и прозрачным для действий микровласти. В этом и заключается основное ее "достижение".



Итак, проследим, какие уроки можно извлечь из позиции Фуко. Мы при этом не будем осуществлять подробную научную критику подхода М. Фуко. Его теория не должна быть для нас здесь специальным предметом обсуждения, поскольку не она является сейчас собственно темой нашего рассмотрения[[Кроме того, нужно иметь в виду, что сама философская форма научной критики не очень совместима со стилистикой гендерной теории, которая глубоко укоренена в требования освободительной политики.



]]. Нам в данном контексте интересно посмотреть только, в чем заключается ценность и в чем ограниченность такого подхода для наших целей. Совершенно очевидно, что весь этос работ Мишеля Фуко был направлен на утверждение необходимости освободительных изменений, его работы содержат в себе сильнейший нравственный заряд, проникнуты горячим состраданием к существу, оказавшемуся в роли человека на земле, и, тем не менее, его теоретические позиции содержали в себе запрет пользоваться любыми нормативными предпосылками (он, по крайней мере, стремился этого не делать), то есть он полагал, что любые нормативные предпосылки будут оказывать нормализующее воздействие, разрушат возможность проявления индивидуальной свободы действия этой священной коровы западного миропонимания.

---

По просьбам трудящихся!

[Giperbor]

Габриэлян Н. М.

Всплывающая Атлантида (медитация на тему феминизма)



Что такое феминизм? Этот вопрос уже содержит в себе ловушку. Ибо нет ничего более противоположного (или, точнее, внеположного) феминизму, нежели требование дать ему жесткое определение, т. е. сразу же положить ему предел, втиснуть в прокрустово ложе формулировки, запихать в формы языка, который в верхних слоях является калькой с маскулинно ориентированного менталитета. При более или менее пристальном нглядываиии (или, лучше сказать, вчувствовании) в лингвистическое пространство, в котором материализуются, оплотняются, формулируются наши мысли (идеи, эмоции), мы обнаруживаем,, что пространство это имеет тенденцию не столько простираться, сколько свертываться, служит цели не столько проявить нечто, сколько сокрыть, не столько о-формить, сколько де-формировать. Иными словами, то, что казалось пространством, оборачивается ловушкой, а мысль, залетевшая в это псевдопространетво, оказывается в положении бабочки, которая, находясь в жизнеопасной зоне, вынуждена мимикрироватъ к окраске ландшафта.



Эту поразительную способность языка перерождать до неузнаваемости мысль всегда особенно остро ощущала поэзия. Отсюда страстный выкрик Тютчева: "Мысль изреченная есть ложь"; заклинание Мандельштама:

Продолжение

"Останься пеной, Афродита,//И, слово, в музыку вернись..."; титанические усилия Цветаевой разорвать оковы синтаксиса, гениальное корнесловие Хлебникова. По большому счету, вся мировая поэзия в своих высших устремлениях - это драматическая попытка вербальными средствами выразить невербализуемое. И в этом смысле феминизм близок к поэзии.



Не претендуя на то, чтобы в рамках небольшой статьи подробно рассмотреть столь сложную проблему, как "Язык и неизреченное", и связь этой проблемы с родственной ей проблемой "Язык и маскулинизм" я хотела бы лишь указать на некоторые лингвистические ловушки, которые подстерегают любого, кто берется рассуждать о мужчине и женщине, "мужском" и "женском", феминизме и маскулинизме. Замечу сразу: устройство этих ловушек таково, что не угодить в них практически невозможно,



Начнем с невинного обращения: "Уважаемые дамы и господа". Уже эта обычная формула вежливости (причем даже с этикетарным "пропусканием дамы вперед") являет собой пример лингвистического сексизма, т. е. половой дискриминации языковыми средствами. Вряд ли слово



Га6рилян Н. М. - поэт, прозаик, эссеист, президент женского творческого центра "София".



"господа" (единственное число - "господин", т. е. хозяин, владелец) можно считать всего лишь нейтрально окрашенной частью лингвистической оппозиции, только указанием на половую принадлежность. "Господа" - это указание не только на пол, но и на роль, значимость этого пола, его доминирующую функцию. В этом раскладе и "дамы" - знак не только пола, но и иерархической подчиненности. Таким образом, обращение "дамы и господа" - это иерархическая структура, замаскированная под лингвистическую оппозицию.



Примеры подобного сексизма можно проследить во многих языках. В ряде языков понятие "мужчина" обозначается тем же словом, что и понятие "человек", для обозначения "женщины" употребляется другое слово, т. е. "женщина" оказывается не равной "человеку". Даже божественное откровение, дарованное миру через иудаизм и христианство, при нисхождении в язык попало в ловушку его маскулинизированных форм. Так, для обозначения перво-человека, еще не расчлененного на мужчину и женщину, имевшего андрогенную природу, употребляется слово Адам. Но то же самое слово употребляется и для обозначения мужчины, появившегося в результате расчленения райского андрогина. Для обозначения женщины употребляется слово Ева: опять женщина оказывается не .равной человеку. Не вступая в теологический спор по поводу того, была ли Ева сотворена из ребра Адама или же Господь рассек Адама по ребру (что далеко не одно и то же), укажем лит;. на то, что восприятие женщины как некоей производной от мужчины коренится, на наш взгляд, не в самом божественном откровении, а в неготовности языковых форм это откровение воспринять. Ибо даже если Ева была сотворена из ребра Адама, то это означает лишь одно -- она была сотворена из ребра человека, райского андрогина, а не из ребра мужчины, который одновременно с ней тоже был сотворен из человека.



Маскулинно-иерархическая ориентированность языка (заметим в скобках, что сексизм-это лишь одно из его проявлений), деформировавшая божественное откровение, закрепила эту деформацию и тиражировала ее. Поэтому вряд ли стоит удивляться высказыванию Н. Бердяева о том, что "женщина вне связи с мужским не была бы вполне человеком, в ней слишком сильна темная природная стихия, безличная и бессознательная. В женской стихии, отделенной от мужской, нет личности"1.



Рассматривание женщины как некоей производной от мужчины достаточно отчетливо проступает уже из беглого анализа самого способа образования некоторых грамматических форм (ограничимся русским языком, ибо способы половой дискриминации различны в разных языках). Возьмем слова, обозначающие профессии. Уже в первом приближении выявляются три группы. Первая - когда и мужской и женский род равноправно образуются от одного корня путем приращивания к нему суффиксов и окончаний и мужского и женского рода; художник- художница, певец - певица, танцор - танцовщица, актер - актриса и т. д. Вторая группа - когда женский род образуется от мужского путем приращиванпя к слову, обозначающему профессию, суффиксов и окончаний женского рода: поэт-поэтесса, писатель-писательница, депутат - депутатка, журналист - журналистка. Третья - это слова, или не имеющие женского рода, или женский род которых обозначает не профессию, но жену: архитектор - архитекторша-(?), президент - президентша (?), дирижер - дирижерша (?), композитор - композиторша (?), концертмейстер - концертмейстерша (?) и т. д.



1 Бердяев Н. А. Философия свободы. Смысл творчества. М., 1989, с. 402.



Сразу бросается в глаза, что первая группа отражает воззрения современного общества на ряд профессий как на равнодоступные и мужчине, и женщине. Вторая же (которая, как и в случае с "дамами и господами", имея видимость равноценной грамматической оппозиции, по сути, являет собой плохо замаскированную иерархию) и третья отражают воззрение общества на женщину как на производное от мужчины и создают определенный психо-лингвистический эффект. "Невинно"-грамматический способ на самом деле оказывается не только средством словообразования, но и мощным идеологическим средством внушения, внедрения в глубины сознания мысли о том, что женщина, занимающаяся вышеперечисленными профессиями, является как бы пародией на мужчину, занимается "не своим" делом. (Оговоримся, что внутри этих групп есть некоторые исключения, но доминируют не они.)



По сути, грамматика неявным образом выражает то же самое, что многие философы высказывают достаточно откровенно. Например, И. Кант: "Женщине, у которой... голова полна греческой премудрости или которая... ведет ученый спор о механике, не хватает для этого только бороды - борода, быть может, еще отчетливее выразила бы глубокомыслие, приобрести которое стремятся такие женщины"2. Стремление определять женщину через мужчину, а не через человека или через нее саму - вот многовековая силовая установка маскулинно ориентированного мира. Так, З. Фрейд говорит о комплексе неполноценности, якобы испытываемом женщиной по поводу отсутствия у нее пениса. Но ни в одном исследовании мне не довелось встретить высказываний о том, например, что мужчина испытывает аналогичный комплекс по поводу отсутствия у него развитой молочной железы,



Цепкий, вязкий лингво-культурологический контекст прочно держит под своим контролем женщину, ввергая ее в лунное (почти что лунатическое) состояние относительно мужчины, разными способами - от грубых до утонченных - внушая ей мысль о ее ролевой предопределенности. При беглом вглядывании в русский язык я обнаружила лишь одну профессию, которая грамматически имеет женский род и не имеет мужского. Это профессия проститутки*. Думаю, что это не случайно, но предопределено всеми высказываниями философов, которые на протяжении веков на разные лады муссировали мысль о том, что мужское начало якобы есть олицетворение Логоса, Духа, а женское - не что иное, как Природа, Стихия, Материя. Мужское определяется ими как начало активное, женское - как пассивное, т. е. требующее (и якобы жаждущее) испытать на себе активное воздействие мужского начала. Этот псевдодемиургический, а по сути, инструментальный подход к женщине имеет многообразные оттенки - от стремления "возвысить" до стремления "изнасиловать" ее.



Одним из достаточно расхожих мифов является миф о женщине как существе, более "половом", нежели мужчина. "Сам по себе мужчина менее сексуален, чем женщина. У женщины нет ничего не сексуального, она сексуальна в своей силе и в своей слабости, сексуальна даже в слабости сексуального стремления"3. "По сравнению с лицами мужского пола природа... наделила женщин более горячим темпераментом и более глубокой чувственностью"4. И если у Бердяева женская "гиперсексуаль-



2 Мир и Эрос, Антология философских текстов о любви. М., 1991, с, 199.



* " Поднапрягшись", можно вспомнить еще такие профессии, как "няня", "горничная", "швея", может быть, еще какие-то, но само напряжение, которое при этом испытываем, достаточно симптоматично.



3 Бердяев Н. А. Указ. соч., с. 408.



4 Маркиз де Сад „Философия в будуаре". Цит. по: Мир и Эрос, с. 118, 117.



ность" вызывала ужас, то мысли маркиза де Сада она направляла в другое русло: "...женщины существуют с той целью, дабы доставлять. наслаждение всем, а не обеспечивать привилегированное и эгоистическое счастье". "Закон должен обязать женщин заниматься проституцией, если они сами этого не желают"5. Если снова вернуться к лингвистике, то мы увидим, каким образом на лексическом уровне женщине предписывается роль пассивного



сексуального объекта, а мужчине - активного субъекта; "она ему отдалась", но "он ее взял". Примеров лингвистического сексизма множество. Причем одни из них достаточно явные; другие менее очевидны, но не менее "опасны"; третьи так хорошо замаскированы, так тонко мимикрированы, что попадающий в ловушку даже и не осознает, куда он угодил. Кстати, в последней фразе я уже угодила в ловушку, и такой ловушкой оказались слова "попадающий" и "угодил" - не сами лексемы, но их грамматические формы. Говоря о возможности попасть в ловушку, я не имела в виду, что в нее попадают только женщины, намереваясь вести речь о представителях обоих полов ("обоих" - опять ловушка: пол -слово мужского рода, и мы вынуждены говорить "обоих", а не, скажем, "обеих"). Но особенности языка таковы, что для обозначения обобщенно-полового одушевленного принято употреблять, как правило, мужской род. Это просматривается на уровне причастий, глаголов прошедшего времени, числительных, множественного числа существительных и т. д. Эта тенденция "выталкивать" женщину из многих грамматических форм, тем самым тщательно дозируя ее присутствие в языковом пространстве, по всей видимости, оказывает на психику более устойчивое воздействие, нежели грубые виды дискриминации, и проникает в более глубокие пласты именно в силу своей неочевидности.



Закрепляя и предписывая (в более жесткой или более гибкой форме) иерархию как основной вид взаимоотношений между полами, лингво-культурологичекое пространство осуществляет диктат по отношению не только к женщине, но и к мужчине, игнорируя их личностные качества, желания, устремления и формируя "стандартизированные представления о моделях поведения и чертах характера, соответствующие понятиям „мужское" и „женское"6 Авторы цитируемой статьи, обобщая опыт ряда западных исследователей, убедительно показывают, к каким трагическим последствиям (психологического и социального характера) и для мужчин, и для женщин приводит подобная антиперсоналистическая иерархически-силовая установка.



Так кто же играет и мужчиной, и женщиной, втискивая их индивидуальности в ролевые русла, устремляя их энергию в искусственные каналы? Кто дергает за веревочки, кто кукловод? И тут мы вплотную подходим к тому, чтобы попытаться раскрыть такое явление, как "маскулинизм", которое, будучи на первый взгляд союзником мужчины, якобы обеспечивающим ему господствующее положение по отношению к женщине, на деле оборачивается диктатом над обоими полами. В этом смысле маскулинизм - это некий безличностный регулятор человеческих отношений при помощи силовых методов. (Определение это недостаточное, но примем его пока за рабочее, по мере надобности дополняя его.) Женская дискриминация-.это лишь одно (но весьма существенное) из проявлений маскулинизма, который только мимикрирует под мужское начало, только "притворяется" им.



Поскольку маскулинизм искусно маскируется под "мужчину" и "мужское" (весьма преуспев в этом и убедив в такой псевдосамоидентификации



5 Там же.



6 ВоронинаО.А., КлименковаТ.А. Гендер и культура, "Женщины и социальная политика". М., 1992, с. 16.



и мужчину, и женщину), то и феминизм воспринимается многими как женское движение, якобы имеющее своей целью борьбу с мужчиной или в лучшем случае - с мужским господством. Действительно, на сегодняшний день феминизм имеет обличие преимущественно женского движения, хотя уже можно говорить о мужчинах-феминистах, независимо от того, называют они себя так или нет и осознают ли себя в таком качестве. Но феминизм борется не против мужчины, а за него, имеет своей целью не заменить мужское господство женским, а нечто иное. Ибо смена знака произвела бы только рокировку внутри иерархии, но мало что изменила бы в самом принципе иерархизма. Единственная сторона, которая в этом случае оказалась бы в выигрыше,- это опять же маскулинизм, который "заинтересован" в том, чтобы отвести энергию глобального явления в узкое и безопасное для себя русло.



Маскулинизм - это способ фантомизации человеческой личности путем вовлечения ее в многоступенчатые иерархически-ориентированные структуры, способ превращения человека в пучок дифференциальных признаков с последующим провозглашением одного из них в качестве приоритетного. Тем самым человеческая личность превращается в придаток к какому-то одному из собственных же. признаков. В частности, существует сильнейшая установка рассматривать женщину как придаток к ее детородной функции. Способность к деторождению модифицируется в тезис о якобы природной предопределенности женщины. Отсюда, кстати, и отождествление мирового женского начала с Материей, зачинающей от мужского начала - Логоса. Вопрос о космогонии пола - глубочайший из вопросов, но подобный подход представляется нам чрезмерной социозооморфизацией Космоса.



Так что же такое феминизм? Борьба женщин за равноправие? Отчасти да. Но только отчасти. И часть эта, хоть и небольшая, но достаточно острая, как особенно острой является верхушка айсберга. Феминизм - это Атлантида, всплывающая из глубин, куда она некогда была вытеснена. Контуры и рельефы этого гигантского материка пока еще не совсем просматриваются, и хотя некоторые подводные части уже близки к поверхности и вроде бы доступны взгляду, нет никакой гарантии, что водная среда, сквозь которую мы вынуждены их созерцать, не искажает истинного вида всплывающей суши. Но действительно ли мы вынуждены смотреть на подводные части материка только сквозь призму воды? Нет ли иных способов? Есть. Нужно нырнуть под воду. Настолько глубоко, насколько у ныряющего хватит для этого дыхания. И, возможно. там, под водой, прикоснувшись к камням, он испытает то, что Мандельштам называл "выпуклой радостью узнаванья", и поймет, что это камни его прародины. Впрочем, говорить о суше он все равно будет вынужден на языке воды, т. е. говорить о феминизме на маскулинизированном языке.



Тем не менее, памятуя о законе аберрации, неизбежно в этом случае вступающем в силу, мы все же попытаемся передать некоторые свои ощущения от "подводного путешествия". Основное ощущение, которое мы из него вынесли,- это то, что феминизм не есть "женское движение", хотя на сегодняшний день выступает именно под этим обличаем. Более того, феминизм вообще не сводим к проблемам пола. Нечто иное пытается быть явленным миру через феминизм.



"Это яблоко не красное, а круглое". Подобное высказывание принято считать типичным образцом "женской логики". "Нет ничего парадоксальнее женского ума,- утверждал лермонтовский герой, весьма невысоко оценивая эту "парадоксальность",- ... чтобы выучиться их (т. е. женщин.- Н. Г.) диалектике, надо опрокинуть в уме своем все школьные правила логики... Что если когда-нибудь эти записки попадутся на глаза женщине? - Клевета, закричит она с негодованием"7.



Постараемся не закричать "клевета" и отнестись с вниманием к этому высказыванию. Действительно, если смотреть на фразу "это яблоко не красное, а круглое" сквозь призму школьной логики, т. е. логики антиперсоналистической, ориентированной на восприятие того, что сказано, а не кто говорит, то фраза эта является "неправильной", т. е. не подчиняющейся неким правилам. Но кто же "заинтересовав" в том, чтобы следовали именно этим правилам? Маскулинизм. Ибо из "красного и круглого" невозможно выстроить иерархию, достаточно убедительную для всех. И маскулинизму здесь негде "пристроиться". Но действительно ли эта логика есть проявление именно женского менталитета? Конечно же, нет. Народная поэзия просто изобилует примерами, которые именно "опрокидывают все школьные правила логики". Например: "Он на пегой на телеге,//На дубовой лошади". "Ехала деревня//Мимо мужика", "Баба ехала верхом,//Развалясь в карете". К. Чуковский цитирует такие стихи, сочиненные детьми разного пола: "Дам кусок молока//И кувшин пирога". "Бабочка ползучая,//Таракан летучая" и т. д. "По какой-то непонятной причине,- пишет он,- ребенка влечет в этот "перевернутый мир", где безногие бегают, а вода горит, а лошади скачут на своих ездоках..."8.



Не углубляясь в анализ всех причин подобного влечения, заметим лишь, что приведенные примеры свидетельствуют о существовании потребности выйти за пределы мировой данности. Тем или иным способом.



Не ставя пока своей целью оценить именно эти способы, хочу отметить, что в самом этом порыве есть нечто родственное феминизму. В глубинных своих пластах феминизм - это устремление к иной реальности, более высокого порядка, нежели та, в которой мы вынуждены пребывать. Быть может, к той реальности, где цвет включен в звукоряд, запах - в цветовой спектр, звук - в палитру запахов, где голос может быть мохнатым, жест - багровым, цвет - шершавым, изгиб - певучим, мысль - квадратной. Где, взглянув на детский рисунок, взрослые, так же как и Маленький Принц у Экзюпери, сразу поймут, что на нем изображен удав, проглотивший слона, а вовсе не шляпа. Ибо логика восприятия будет иная.



Кстати, говоря о "женской логике", в качестве ее иллюстрации часто приводят такое якобы "типично женское" утверждение, как "дважды два - не четыре, а пять". Но ведь совершенно головокружительное учение о Пресвятой Троице тоже находится явно не в ладах со школьными правилами математики, утверждая, что один равняется трем. То есть указует нам на реальность иного плана, не могущую быть воспринятой и выраженной в рамках той логики, которую принято считать "мужской". Хотя, по сути, логика эта не мужская и не женская, а маскулинистская.



Феминизм - это устремленность к другому мышлению, другому сознанию, способному воспринять многомерность мира не в дробности, а в целокупности, к мышлению не оппозиционному. Ибо оппозиции: объект- субъект, внешнее-внутреннее, предмет-идея предмета, физическое- трансфизическое, "этот мир"-"тот мир", целое - частное и т. д.- коренятся не в самом бытии, а в особенностях нашего маскулинизированного сознания, привыкшего "работать" на плоскости, но совершенно не



7 Лермонтов М. Ю. Избранные произведения. М., 1957, с. 613.



8 Чуковский Корней. От двух до пяти. М., 1958. с. 229.







срабатывающего, когда мы входим в соприкосновение с реальностью иного порядка. Феминизм - это стремление выйти за пределы плоскости, но не геометрическим путем, ибо маскулинизму тоже ведомо понятие объема, но объема, образованного в результате взаимоналожения и взаимопересечения плоскостей.



Маскулинизм - это силовой (а точнее - насильственный) метод в науке, искусстве, политике. В науке - это прометеевский порыв взять небо штурмом, в искусстве - стремление "разъять музыку, как труп", в политике - рассматривать: человеческие индивидуальности как материал для осуществления тех или иных целей (цели могут быть разными, но подход - один и тот же). Силовые методы познания мира, как правило, выражаются в рассечении, расчленении (материальном или ментальном), в стремлении вырвать у предметов и явлений их тайну. Но признания, вырванные под пыткой, чаще всего оказываются ложными.



Маскулинизм - это привязанность к частному, дробному; это попытка сложить из множества этих частных некое общее, как андерсеновский Кай безуспешно пытался сложить из ледяных осколков слово "Вечность".



Маскулинизм а-космичен, но не в смысле отсутствия интереса к Космосу. Интерес может быть как раз весьма жгучим, но это интерес вивисектора к препарируемому, экспансиониста - к еще не освоенной территории.



Одновременно, как мы уже говорили, маскулинизм антиперсоналистичен.



Маскулинизм в медицине - это когда один врач лечит глаз, другой - ухо, третий - пятку, но никто не лечит человека.



Маскулинизм в психологии - это распластование психики, подход к ней как к некоему домику из кубиков.



Маскулинизм в религии - это перенесение земных тюремно-палочных представлений на область небесного, Здесь мы вплотную подходим к такой важной и обширной теме, как "Маскулинизм и грехопадение", которая будет рассмотрена нами более подробно в отдельной статье, но которую мы не можем хотя бы не обозначить. Поскольку маскулинизация сознания, диссоциация и фантомизация человеческой личности, утрата райской целокупности являются результатом именно грехопадения, как его понимают многие богословы, мистики, религиозные философы. Так, например, В. Лосский в работе "Догматическое богословие" пишет о том, что после грехопадений "дух начинает паразитировать на душе... Душа, в свою очередь, становится паразитом тела... И, наконец, тело становится паразитом земной вселенной..."9, т. е. не только вовне, но и внутри человека начинают действовать законы иерархии, основанной на угнетении (в отличие от ненасильственной благодатной иерархии, в которой "дух должен был жить Богом, душа - духом, тело - душой"). Кстати, в отличие от Бердяева, в ужасе которого перед женщиной все время ощущается (хотя и в тонкотрансформированном виде) отголосок расхожих представлений о том, что все мы якобы страдаем за грехи праматери нашей Евы, Лосский не склонен перекладывать всю ответственность на Еву и отнюдь не симпатизирует тому факту, что Адам, уличенный во вкушении запретного плода, пытается отказаться от своей ответственности, обвиняя во всем жену. При этом Адам дерзко подчеркивает, что эту жену ему дал Бог, в конечном счете возлагая ответственность за свое грехопадение на самого Создателя.



Если немного развить мысль Лосского, то Адам-мужчина обвиняет Бога в том, что тот не создал его марионеткой, а даровал свободу выбора. Заодно он косвенно как бы упрекает Создателя в том, что причиной его грехопадения (вкушения плода от Древа познания добра и зла) является сам факт половой дифференциации, которую осуществил



9 Цит. по: "Мистическое богословие". Киев. 1991, с. 307.



Господь. Возвращаясь к Лосскому, надо сказать, что несколькими. страницами раньше в этой же работе, он, опираясь на мнения таких авторитетов, как св. Григорий Нисский и св. Максим Исповедник, отвергает связь между половым разделением человека и его грехопадением. Лосский утверждает, что, разделив человека на мужчину и женщину, Бог тем самым как бы создал некое превентивное средство на случай, если грехопадение все же свершится и падший человек, утратив свою "райскую телесность?, оденется в "кожные ризы", т. е. впадает в нынешнее "грубое биологическое состояние". Иными словами, станет смертным и будет вынужден защищаться от своей биологической смертности при помощи пола, т. е. биологического размножения. Отвергая причинно-следственную связь между поляризацией полов и грехопадением, Лосский остроумно замечает: "Так дают спасательный круг путешествующему по водам, отчего он вовсе не обязан бросаться за борт"10.



"Христианство и женщина" - вопрос очень тонкий и сложный, требующий не поверхностного подхода на уровне цитирования отдельных мест из Священного Писания, но как можно более глубокого проникновения в дух вероучения. (И в этом смысле все вышесказанное нами является только указанием на существование самой проблемы, но отнюдь не претензией на ее разрешение.) Обвинения, которые иногда выдвигают в адрес христианства, говоря о его антиженском характере, при ближайшем рассмотрении могут оказаться очередной ловушкой, в которую "обвиняющие" попадают, устремляясь на манок маскулинизированных интерпретаций, пытающихся (и нередко в том преуспевающих) использовать Священное Писание в целях женской дискриминации. Но должно научиться отличать Благую Весть Христа от тех толкований, которые дает ей Великий Инквизитор. Ведь в своих глубинных устремлениях (может быть, и не всегда осознаваемых) феминизм очень близок к тому смыслу, который христианство вкладывает в слово Преображение. Этим высказыванием я никоим образом не хочу проявить какое бы ни было неуважение к других религиям, поскольку полагаю, что и они требуют более глубокого осмысления и "немаскулинистского" прочтения.



Является ли феминизм противоположностью маскулиннзму? Феминизм не противоположен маскулиннзму, но внвположен ему. Встать только в оппозицию к маскулинизму - означало бы попасть к нему в отрицательную зависимость. Например, на уровне пола это выразилось бы (да порой и выражается) в желании дать определения "мужскому" и "женскому" прямо противоположные тем, которые мы уже приводили, т. е. в желании создавать противомифологемы. Например, утверждать, что мужчина более "половое" существо, чем женщина, выводить мужскую псргхику из факта отсутствия у него молочной железы или утверждать, что мужское начало есть Материя, а женское - Дух. Игра в перевертыши (напомним, что современная психология рассматривает игру как важный элемент человеческой жизни) может быть весьма продуктивной на уровне тактическом как указание на несостоятельность "мужской;" мифологемы, выполнять такую же важную функцию, какую выполняет пародия по отношению к пародируемому. Но на уровне стратегическом перевертыши и противомифологемы могут оказаться ловушкой и новой несвободой. Именно по этой причине внеположность, а не противоположность - самая правильная позиция феминизма в отношении к маскулинизму. Иными словами, если в верхних своих слоях феминизм может быть противопоставлен маскулинизму, то в глубинах они столь же различны, как красное и круглое.



10Там же, с. 301.



Н. Габриэлян, 1993

---

Агрессия и примирение как проявление социальности у приматов и человека

[Milusenta]

М.Л. Бутовская

Агрессия и примирение как проявление социальности у приматов и человека

Агрессия - природа и воспитание



Рост насилия в современном обществе, постоянные сообщения прессы о массовых беспорядках в разных точках земного шара, многочисленные гражданские и межэтнические конфликты заставляют исследователей социального поведения человека снова и снова обсуждать природу агрессии [I].

В специальной литературе выделены три основные теории агрессии: 1) биологическая, или инстинктивная, согласно которой агрессивная энергия накапливается внутри человека; 2) фрустрационная, по которой агрессия - следствие расхождения между уровнем запросов и реальных личностных достижений; 3) теория социального научения, сторонники которой полагают агрессивное поведение исключительно результатом научения.

Данные археологов, историков, культурных антропологов, этологов и психологов свидетельствуют о том, что агрессия сопровождала человека на всем протяжении его эволюции и продолжает присутствовать в современном мире. Таким образом, это вовсе не побочный продукт индустриальной культуры. Не только угрозы, но и летальная агрессия зарегистрированы в самых различных по социальной структуре, уровню экономического развития, географическому местоположению общества -у охотников-собирателей, в том числе эгалитарных (бушмены, хадза, австралийские аборигены), у земледельцев (янамами Венесуэлы, джебуси Новой Гвинеи) и скотоводов. История хранит многочисленные упоминания об актах жестокости и насилия в отношении побежденных противников. При взятии Трои просвещенные греки казнили всех мужчин старше 10 лет, а оставшиеся жители - женщины и дети — были проданы в рабство.

Идеи Ж.-Ж. Руссо о "добродушном дикаре" и об идеальном безагрессивном обществе оказали влияние на многих антропологов. Современный американский антрополог Э. Монтэгю приложил массу усилий, доказывая, что агрессивное поведение -продукт культуры [2]. Проведя исследования по антропологии детства у "мирных" народов (бушмены Кунг Ботсваны, эскимосы Аляски, семаи Малаккского полуострова, пигмеи мбути Заира, папуасы форе Новой Гвинеи), он попытался доказать, что в культурах, где агрессивное поведение детей не поощряется, оно отсутствует. Действительно, в процессе воспитания детей у этих народов стимулируются развитие дружелюбия, взаимопомощи, готовность к дележу, а любые конфликты между детьми старшие пытаются свести к шутке и игре. К сожалению, даже подобное воспитание не расцениваться как важная поведенческая адаптация, направленная на ослабление межгрупповой агрессии. Соперничество из-за половых партнеров - реальный повод межгрупповых конфликтов. Данные антропологов свидетельствуют о том, что у австралийских аборигенов вооруженная борьба ведется преимущественно между соседними кланами одной и той же половины (имеющими одних и тех же потенциальных брачных партнеров) и гораздо реже между кланами разных половин [10]. Замечено, что межэтнические конфликты приобретают особенно жестокие формы там, где число браков между враждующими группами минимально (греки и турки-киприоты, армяне и азербайджанцы, арабы и евреи). Прослеживается также четкая связь между степенью родства и вероятностью практики летальной агрессии. Исландские саги ХIII века, повествующие об истории викингов, сообщают о междоусобицах и кровной мести, длящихся десятилетиями. Однако, как было обнаружено английскими исследователями, викинги явно стремились избегать убийства близких родственников, а в конфликтах между близкими и дальними родственниками всегда принимали сторону близких [II]. Викинги были готовы идти на убийство родственника лишь в крайних случаях, когда ставки оказывались уж слишком высокими (например, наследование титула или поместья). Родственники жертвы также чаще были готовы мстить за близкого родственника, нежели за дальнего (в последнем случае преимущественно удовлетворялись принятием денег "за кровь").

---

Что такое НЛП?

[Milusenta]

"НЛП" Ю.Б.Гиппенрейтер

Ю.Б.Гиппенрейтер

доктор психологических наук

профессор факультета психологии МГУ

мастер НЛП

Юлия Борисовна Гиппенрейтер - профессор Московского Государственного Университета, известный ученый и талантливый педагог, автор многочисленных статей, монографий, учебных пособий. Работает в многообразных областях психологии познания до семейной терапии. Блестящий популяризатор - умеет просто и доступно рассказать о важных достижениях современной психологии.

Что такое НЛП?

Первоначально НЛП возникло как новое направление в психотерапии. Однако оно быстро переросло рамки психотерапевтических задач и превратилось в психотехническую концепцию.



Сейчас, спустя два с половиной десятилетия развития НЛП, можно сказать, что это — совокупность принципов, представлений и техник, направленных на улучшение функционирования психики. При этом не важно, идет ли речь о переходе (переводе) человека из «проблемного» в «нормальное» состояние или из «нормального» — в состояние более эффективного функционирования и даже «мастерства».



Авторы НЛП в одной из ранних публикаций определили свое новое направление как «исследование структуры субъективного опыта» (Bandler, Grinder, Dilts, De Lozier, 1980). Это определение, хотя и продолжает цитироваться, представляется одновременно и слишком широким, и слишком узким. Широким потому, что далеко не вся «структура внутреннего опыта» доступна методам НЛП, узким потому, что не указывается еще одна область разработок НЛП — область межличностной коммуникации.



Немного истории



НЛП зародилось в 1972 году в США в местечке Санта-Круз, недалеко от Сан-Франциско, штат Калифорния, Ее создателями были Ричард Бандлер и Джон Гриндер. Р. Бандлер, в то время студент четвертого курса по специальности прикладная математика и компьютерная техника, заинтересовался психотерапией. Он посещал гешталът-группы и даже был привлечен издателем к редактированию стенограмм сеансов Ф. Перлса. По воспоминаниям друзей того времени, Р. Бандлер имел довольно экзотическую внешность — длинные волосы, козлиную бородку и неизменный нож на поясе — обычай, который у него сохранился со времен его бурного отрочества, прошедшего в его родном городе Сан-Диего; навсегда сохранился и след от ножевого ранения в живот. Было впечатление, продолжает очевидец, что он принес в тихую заводь университетского городка убеждение, что в любой момент с тобой может случиться все что угодно (McClendon, 1989). Считается, что темперамент и личный девиз Р. Бандлера «Если нужно — действуй!» наложили отпечаток на дух НЛП. Рассказывают, что однажды на лекции по психологии Бандлер встал и громогласно заявил, что в университете надо преподавать гораздо более практичные и нужные людям знания, например гештальт-терапию. Между прочим, профессор вполне согласился с ним, заметив однако, что в университете нет никого, кто бы мог это делать (там же). Дж. Гриндер был молодым преподавателем лингвистики на курсе, где учился Р. Бандлер. К тому времени он был уже доктором философии и специалистом в области структурной лингвистики, в частности теории Н. Хомского. Он знал несколько языков и в годы службы в американской армии участвовал в качестве переводчика в секретных операциях. Он обладал особым даром имитации, который использовал для овладения языками, выполнения спецзаданий в армии, а впоследствии для создания техник НЛП.

Р, Бандлер и Дж. Гриндер, объединив свои интересы и способности, переключились на занятия психотерапией. Они задались целью открыть секреты успехов выдающихся психотерапевтов того времени — К. Роджерса, Ф. Перлса, В. Сатир, М. Эриксона. По их убеждению, теории этих «магов» и даже их личные свидетельства мало сообщали о том, как они в действительности работали. Будущие создатели НЛП обратились к видео- и аудиозаписям, непосредственному наблюдению за работой этих мастеров, анализу стенограмм их сеансов и т. д.

Просматривая километры видеопленок, они останавливали кадр за кадром, анализируя каждый жест, слово, тональность голоса, используемые лингвистические структуры, а также реакции терапевта на изменения поведения, мимики, состояния клиента и т. д. Результат был впечатляющим; при всем различии теоретических ориентации, темпераментов, индивидуальных стилей этих высоких профессионалов оказалось возможным выделить некоторые общие для них приемы и принципы психотерапевтического процесса. Далее встала задача отработки на основе этих приемов точных процедур, алгоритмов или техник. В настоящее время существуют многие десятки техник НЛП, предназначенных для работы с самыми разнообразными проблемами. Число техник непрерывно растет, как и число их создателей. За последнее десятилетие на порядок выросло количество опубликованных книг по НЛП. Методы и техники НЛП успешно применяются не только в психотерапии и консультировании, но и в образовании, бизнесе, медицине, торговле, спорте. Освоение НЛП стало одним из направлений личного образования для тех, кто стремится развить свои коммуникативные способности, лучше понять себя, раскрыть собственный потенциал (см. О'Коннор, Сеймон, 1997).

Ключевым словом для НЛП теперь стало не психотерапия, а моделирование. Под последним понимается изучение, а затем и освоение опыта выдающихся мастеров в той или иной области человеческой деятельности. Несколько лет назад вышел в свет трехтомник Р. Дилтса «Стратегии гениев», где анализируются «секреты творчества» Леонардо да Винчи, Моцарта, Эйнштейна и многих других (Dilts, 1994-1996; Dills, 1998). В США, России, Австралии, Японии, Бразилии и во многих странах Западной и Восточной Европы открыты институты НЛП, проводятся курсы и тренинги НЛП. Созданы национальные ассоциации и Международная ассоциация НЛП, проводятся международные и национальные конференции и конгрессы. НЛП стало проникать в общую культуру, напоминая в этом смысле судьбу раннего психоанализа.



Теоретическая ориентация1



1 В дальнейшем изложении мы ограничимся анализом только тех аспектов НЛП, которые относятся к психотерапевтической практике.

Из краткого исторического экскурса видно, что НЛП возникло как эклектический синтез различных психотерапевтических подходов. В него вошли элементы гештальт-терапии Ф. Перлса, эриксоновского гипноза, семейной терапии В. Сатир, гуманистической психологии К. Роджерса. К этому списку можно смело добавить бихевиоральную терапию, когнитивную психологию, элементы теории высшей нервной деятельности и структурной лингвистики. Можно говорить и о влиянии психоанализа, которое выражается в признании авторами НЛП важной роли бессознательного. Однако они одновременно категорически отказываются от обращения к анализу прошлого как метода психотерапевтической помощи. Наконец, можно отметить пересечение НЛП с теорией деятельности и прежде всего с представлениями о структуре внутренней деятельности, процессах интериоризации и автоматизации. Несмотря на перечисленные заимствования и пересечения с другими подходами, НЛП сложилось как своеобразное самостоятельное направление. Его своеобразие определяется уникальным сочетанием следующих черт.

Во-первых, НЛП отличается от любой психологической теории сознательным отказом его авторов от изучения «реальности», чем бы она ни была: психикой, поведением, когнитивными механизмами, бессознательным. Главный вопрос для них — не как это устроено, а что с этим делать, чтобы получить желаемый результат. Иными словами, НЛП — это не психология, а психотехника.

Во-вторых, в приемах и техниках НЛП заключено требование к особенной точности — точности восприятия реакций клиента или партнера по общению, точности психотерапевтического воздействия, точности языка, В результате необходимым элементов образования и самообразования «энэлписта» является тренировка сенсорной чувствительности и наблюдательности, а также овладение широким набором средств вербального и невербального воздействия со способностью быстрого переключения в зависимости от реакции клиента. Мастера НЛП отслеживают динамику состояния клиента в микроинтервалах времени (секундах, долях секунды).

В-третьих, существенным отличием НЛП от большинства психотерапевтических подходов является его ориентация на работу с процессом, а не содержанием. Эту важную особенность мы постараемся раскрыть и проиллюстрировать ниже. Четвертая особенность техник НЛП состоит в исключительном акценте на работе с внутренними образами. Концентрация внимания на внутренних содержаниях сознания и оперирование с ними вызывают измененные состояния сознания, или транс. По-видимому, именно благодаря трансовым состояниям техники НЛП приводят к быстрым позитивным изменениям по типу импринтинга. Примером тому может служить быстрое излечение фобий, длившихся у клиентов годами, всего за один сеанс.



Базисные принципы



Как уже говорилось, в НЛП нет теории психики или личности. Однако в нем есть своя «философия», которая представлена набором аксиом, или базисных принципов. Принятие этих принципов, вера в них, составляет необходимое условие успешной работы с человеком или его проблемой методами НЛ П. Приведем некоторые из них вместе с краткими комментариями.

? Люди функционируют совершенно, никто не ущербен и не испорчен.

Очевидно, что это утверждение выражает общий позитивный оптимистический взгляд на человека, характерный для гуманистической традиции. Он противостоит постулату изначальной греховности христианской религии, а также тенденции к патологизации личности в некоторых психологических теориях и практиках. Явно гуманистическую направленность имеют и следующие принципы.





• За каждым поведением скрывается позитивное намерение.

• Люди всегда делают наилучший выбор, доступный им в данный момент.



В следующих двух принципах отражена вера создателей НЛП в неограниченные возможности человека.

• Люди уже располагают всеми необходимыми ресурсами. Им нужно лишь найти доступ к этим ресурсам в соответствующем месте и времени.

• Любой человек может сделать все. Если кто-то один делает что-либо, то возможно смоделировать его действия и научить другого.



Руководствуясь последним принципом в собственном профессиональном развитии, авторы НЛП стали мастерами психотерапии. Они также реализовали его во многих техниках.

• Человек реагирует на свою карту реальности, а не на саму реальность.

• Карта не есть территория.



В последних двух тезисах-метафорах заключен известный гносеологический постулат об относительной истинности наших знаний, моделей, теорий. Человек имеет дело не с реальностью («территорией»), но лишь с образом ее («картой»). Избавление от иллюзии совпадения образа и реальности, а также работа с ограниченностью и искаженностью карт клиента — одна из важных составляющих техник НЛП.



• Нет ошибок, есть только обратные связи. Принятие этой установки фасилитатором, педагогом, терапевтом поднимает самочувствие и самооценку клиента, обучающегося, собеседника. Так называемые ошибки — неизбежное следствия научения, движения к результату. Будучи определены как «обратные связи», они обретают смысл полезной информации для учета и последующих коррекций. Стоит еще раз подчеркнуть, что все приведенные выше утверждения (базисные принципы) отражают с точки зрения НЛП не «реальность», то есть не природу, свойства, способности человека, а веру в человека и его возможности. Характер этой веры чисто прагматический, она — залог успешной работы с клиентом. Здесь мы встречаемся с известным феноменом «самореализующегося пророчества» в его позитивном варианте: говори человеку: «Ты можешь!» — и он сможет.

Итак, первое необходимое условие психотерапевтической помощи для приверженца НЛП — его собственный позитивный настрой по отношению к клиенту, своего рода «философия прагматического оптимизма», которая выражается в базисных принципах. Однако этого еще не достаточно. Нужно передать эти позитивный настрой и веру самому клиенту, так сказать, воодушевить его. Последнее достигается по крайней мере двумя путями. С одной стороны, непосредственным эмоциональным заражением: психотерапевт должен всегда быть в «ресурсном состоянии». С другой — тонко разработанными методами и техническими приемами, к характеристике которых мы и переходим.



Основные понятия и технические приемы



В НЛП сложился свой язык, отражающий специфику подхода и его технологий. Остановимся на некоторых наиболее важных понятиях и представлениях, снабжая их комментариями. Выделим при этом три темы:



1) «субъективный опыт» клиента;

2) личные качества и способности психотерапевта;

3) процесс психотерапевтического взаимодействия.



Клиент и его субъективный опыт



Когнитивные аспекты процессов, происходящих в клиенте, описываются прежде всего через понятие репрезентативные системы (PC). Репрезентативные системы — это перцептивные системы, в которых кодируется и хранится информация о внутренних или внешних событиях. В НЛП выделяются преимущественно три PC: зрительная, слуховая и кинестетическая. К последней относятся все телесные ощущения — температурные, тактильные, собственно кинестетические, а также вкусовые и обонятельные.

Согласно представлениям НЛП, способ кодирования и хранения информации индивидуально специфичен. Одно и то же событие может быть представлено у одного человека в виде картины, у другого — в виде звуков речи, у третьего — преимущественно в виде телесного чувства. Могут быть и смешанные репрезентации. Особенное значение придается определению ведущей репрезентативной системы. Замечено, что в речи человека, как правило, превалируют слова (глаголы, наречия, прилагательные), относящиеся к какой-либо одной из перечисленных модальностей. Этот факт служит основанием для отнесения человека к одному из трех типов: «зрительному», «слуховому» или «кинестетическому». Иногда говорят о четвертом, «дигитальном» (то есть логическом) типе. К нему относят лиц с преобладанием в речи амодальных глаголов, таких, как сознаю, понимаю, считаю, думаю и т. п.

Пример высказываний «зрительного» клиента: «Вся картина мне представляется неясной, я не вижу выхода из положения». «Кинестетический» клиент выразился бы в подобном случае примерно так: «Все запуталось. Такое чувство, что зашел в тупик». «Слуховой» клиент может сказать: «Зря я не прислушался к внутреннему голосу. Говорил же себе: "Не надо!"» Определение ведущей репрезентативной системы клиента необходимо для установления полноценного контакта с ним. Говорить с клиентом необходимо на языке его ведущей модальности, иначе не будет достигнуто взаимопонимание. При работе с парой можно видеть, как различие ведущих репрезентативных систем (и соответственно языка) у супругов оказывается источником взаимных недовольств и конфликтов. В этом случае психотерапевт выступает в качестве переводчика на язык, понятный каждому из партнеров (Satir, Bandler, Grinder, 1976).

Наличие ведущей репрезентативной системы не означает незадействованности систем других модальностей. Всякий живой процесс представляет собой цепь, или последовательность, сменяющихся внутренних образов, действий и состояний. В эту цепь, помимо ведущей, как правило, включены и другие PC. Все в целом, то есть последовательность образов, действий, состояний, составляет стратегию деятельности. Стратегии могут быть эффективными и неэффективными. Здесь открывается широкое поле исследований НЛП в области моделирования. Различными методами (опроса, наблюдения, подражания) выявляется стратегия «успешного деятеля», или «мастера», и на ее основе создается алгоритм для обучения. Так, одними из первых были разработаны стратегии успешной мотивации, принятия решений, грамотного письма и др.

В частности, было выявлено и проверено на опыте блиц-обучения, что эффективная грамотность обязательно включает звено зрительного образа слова, написанного или напечатанного. В отсутствие же этого звена, то есть при стратегии «слуховое восприятие — слово — его написание», возникают значительные затруднения или сбои в орфографии (Andreas, Andreas, 1989).

Одним из специальных методов определения стратегии или «хода» внутреннего процесса в НЛП стали движения глаз. Именно в этом контексте они получили название ключей доступа (accessing cues). В результате многочисленных наблюдений была установлена корреляция между перцептивной системой, через которую в данный момент проходит внутренний процесс, и движением взора. У большинства субъектов движение глаз вверх связано с обращением к внутренним зрительным образам; положение и движение взора в горизонтальной плоскости — с обращением к слуховым образам; опускание глаз вниз и вправо—с погружением в образы кинестетической модальности, в то время как поворот глаз вниз и влево свидетельствует о внутреннем диалоге. Левое направление взора в случае «зрительной» и «слуховой» позиций глаз связывается с обращением к образам памяти, а движение взора вправо — с образами воображения. Указанные корреляции имеют усредненный, вероятностный характер. В каждом индивидуальном случае необходимо проверить, не являются ли они исключениями из правил, которые наблюдаются не так уж редко. Как сам внутренний процесс, так и соответствующие ему движения глаз крайне динамичны, и в течение нескольких секунд психотерапевт может увидеть по глазам сложную эволюцию внутреннего процесса (Cameron-Bandler, 3985). Другим предметом интереса НЛП является состояние клиента. Большое внимание уделяется состоянию транса. Говорят также о состояниях: проблемном или тупиковом, ресурсном или превосходном (state of excellence), состояниях диссоциации/ассоциации, конгруэнтности/не конгруэнтности и др. Каждое из этих состояний может быть связано с любым содержанием, поэтому все они относятся именно к «процессу», с которым только и работает «энэлпист». Чтобы оценивать состояние клиента и тем более влиять на него, психотерапевт должен быть максимально чувствительным к их внешним проявлениям (см. ниже о сенсорной чувствительности). Все внешние проявления состояний в НЛП называются одним словом — физиология. К физиологии относятся все невербальные компоненты общения, вегетативные реакции: поза, жесты, мимика, пантомимика, интонации и громкость голоса, темп речи, цвет кожи, частота дыхания, пульса и т. п.

Под трансом, или состоянием транса, в НЛП понимается широкий спектр измененных состояний сознания. Это представление взято у Милтона Эриксона, который считал транс нормальным повседневным явлением. Человек находится в трансе, когда он глубоко задумался, погружен в работу или поражен неожиданным явлением. Общая черта всех состояний транса — концентрация внимания на узком содержании сознания. Предполагается, что чем младше ребенок, тем большую часть времени он находится в состоянии транса. Это — моменты глубокого погружения в происходящее и осмысление его, можно сказать, моменты зачарованности или очарованности миром. Трансовые состояния особенно плодотворны для запечатления информации, а также восприятия психотерапевтического воздействия. Проблемные состояния клиента — это состояния дискомфорта, фрустрации, страдания. Они возникают как реакция на то или иное событие, ситуацию или действие. Практически во всех техниках НЛП клиента просят подумать о проблемной ситуации и «войти» в нее. Терапевт «калибрует» отрицательное состояние и прерывает его. В конце работы проверяется, может ли клиент снова вспомнить проблемную ситуацию и пережить трудное состояние. Как правило, последнее не воспроизводится, вместо этого клиент находит себя в более «ресурсном» состоянии. В таком случае проделанная работа считается успешной.

«Ресурсное» состояние — это состояние подъема, бодрости, уверенности в своих силах. Предполагается, что каждый человек знает свои ресурсные состояния, однако не всегда имеет к ним доступ. Терапевт в ходе работы помогает найти эти состояния и войти в них. Ресурсное состояние также калибруется, специальными приемами связывается с проблемной ситуацией и закрепляется в ней.



Состояния ассоциации и диссоциации.



С помощью этих понятий описывается известная способность человека менять внутреннюю позицию наблюдения. Мы можем, образно говоря, находиться в собственном теле и смотреть на окружение через собственные глаза (состояние ассоциации), либо наблюдать себя со стороны, видеть себя в какой-то ситуации (состояние диссоциации). В жизни выход в диссоциированное состояние иногда случается автоматически.

Особенно это бывает в случаях неожиданного тяжелого происшествия или известия. Возникает странное переживание: «Это не со мной!» В НЛП состояние диссоциации рассматривается как само по себе ресурсное, то есть помогающее пережить и преодолеть стресс, отрицательную эмоцию. В свою очередь ассоциированная позиция позволяет особенно полно испытывать положительные переживания. Таким образом, в ходе работы с клиентом обращается внимание на «перцептивную позицию», в которой находится клиент: ассоциирован он или диссоциирован. В процессе общения человек может войти в позицию другого, то есть партнера по общению, и постараться увидеть ситуацию его глазами. Способность занять позицию другого чрезвычайно важна для гармонизации общения и установления раппора. (Здесь мы даем правильную фонетическую транскрипцию французского слова rapport. К сожалению, в подавляющем большинстве текстов на русском языке неправильно «озвучивается» непроизносимое на конце этого слова «t».). В целом в НЛП отрабатываются и в нужные моменты используются переключения с одной позиции на другую: первая позиция — ассоциированная, вторая — другой, третья — сторонний наблюдатель (две последние позиции являются диссоциированными).

Сопоставление высказываний клиента с невербальными реакциями дает богатый материал для определения степени его конгруэнтности. Конгруэнтность означает согласованность всех систем выражения мыслей, эмоций, намерений, отношений. Соответственно, неконгруэнтное состояние обнаруживает себя в противоречивых сигналах. Не конгруэнтность может означать внутренний конфликт, в том числе неосознаваемый. Например, клиент говорит: «Я люблю свою жену!» — резким голосом, энергично стуча кулаком по колену. Внутренний конфликт иногда описывается как конфликт «частей». Метафорический образ частей заимствован из гештальт-психологии и используется для ссылки на различные функциональные системы личности. Говорят о «творческой» части, о «критической» части, о части, ответственной за проблемное поведение (например, курение, переедание и т. п.). Психотерапевт и его мастерство («три кита» искусного коммуникатора) Для успешной работы с клиентом психотерапевт должен обладать тремя базисными способностями:

1) устанавливать и поддерживать раппор;

2) иметь высокую сенсорную чувствительность,

3) быть гибким.

Раппор — особый психотерапевтический контакт, который предполагает полное эмоциональное принятие клиента и эмоциональный сонастрой с ним. Это понятие, как и сам термин, не является оригинальным для НЛП и используется во многих психотерапевтических подходах. Однако в НЛП установлению и поддержанию раппора придается особенно большое значение. Он рассматривается как наиболее надежный способ создания атмосферы психотерапевтического транса. Специальное внимание уделяется внешней, технической, стороне раппора. Она не только не исключает, а напротив, способствует внутреннему эмоциональному и содержательному сонастрою с клиентом. В «технический» аспект раппора входит повторение или отражение (иногда используется слово «отзеркаливание») всех компонентов внешнего поведения клиента: его позы, мимики, громкости и интонаций голоса, ритма речи и дыхания, используемого словаря и, конечно, содержания высказывания. Последнее составляет суть так называемого активного, или эмпатического, слушания по К. Роджерсу. Как уже упоминалось, неизбежным следствием точного и тонкого раппора становится измененное состояние сознания клиента (как, впрочем, и самого терапевта). Оно характеризуется открытостью к контакту и особенной податливостью психотерапевтическому воздействию.



Сенсорная чувствительность — второй «кит», или базисная способность, «энэлписта». Ее развитию и упражнению уделяется специальное внимание. Сенсорная чувствительность непосредственно связана с раппором. «Уподобляться» клиенту возможно только при очень пристальном внимании ко всем внешним проявлениям его состояний.

Особенное значение чувствительности к сенсорным данным связано также и с тем, что техники НЛП ориентированы на работу с процессом, а не с содержанием. Под процессом понимается поток событий во внутреннем опыте клиента, куда входят стратегии переработки и использования информации, эмоциональные реакции и способы совладания с ними (успешные или неуспешные), индивидуальные манеры коммуникации и аутокоммуникации и т. п. Особенно информативными оказываются непроизвольные и неосознаваемые реакции. Находясь вне сознательного контроля клиента, они сообщают более достоверную информацию о его состоянии, чем его речевые высказывания. Чувствительность психотерапевта к тонким проявлениям «физиологии» позволяет ему работать в режиме непрерывной обратной связи и делает его работу особенно точной и элегантной. Гибкость. Это понятие отражает требование и, соответственно, умение психотерапевта приспосабливать свое поведение к текущему состоянию клиента и развитию психотерапевтического процесса в целом. В случае необходимости он по ходу дела меняет приемы и техники. Рабочее правило «энэлписта»: «Если что-то не работает, делай другое» — хорошо выражает суть этой способности.



Процесс психотерапии



Как уже говорилось, техники НЛП предполагают работу не с содержанием, а с процессом. Эти понятия раскрываются скорее на обыденном, чем на научном языке: содержание — это то, что происходит; процесс — то, как. это происходит. Слово «как» нуждается, конечно, в дальнейшем пояснении. И здесь приходится смотреть, с чем и как фактически работают «энэлписты». Прежде всего, они выделяют два базисных компонента психотерапевтического процесса: «следование» за клиентом (pacing) и его «ведение» (leading). Следование включает в себя невербальную подстройку к клиенту по всем перцептивным каналам (зрительному, слуховому, кинестетическому), а также вербальное отслеживание произносимого текста (в стиле активного слушания). На этом этапе терапевт устанавливает раппор, а также собирает необходимую информацию: определяет ведущую репрезентативную систему клиента, его внутренние стратегии, калибрует наличное и желаемое состояния и т. п.

Этап ведения означает переход к психотерапевтической интервенции. Здесь используются разнообразные приемы, начиная с невербального воздействия на состояние клиента и кончая прямыми речевыми инструкциями, которые представляют собой шаги той или иной техники.

Остановимся на некоторых наиболее универсальных техниках НЛП, направленных на изменение субъективного опыта и поведения клиента.

Один из простых, но эффективных технических приемов получил название заякоривания. Этим термином в НЛП обозначается традиционная процедура обусловливания, то есть образования условной связи в ее классическом варианте. Терапевт организует связь между каким-либо состоянием клиента (например, ресурсным) и дополнительным стимулом, называемым «якорем». Этот стимул может использоваться позже в ходе работы с клиентом для приведения его в желаемое состояние. Якорем может быть прикосновение к определенному месту руки клиента, специальный жест или изменение тона голоса терапевта. Якорь может быть создан или организован самим клиентом. В таком случае он может использоваться клиентом в качестве «психологического орудия» (в буквальном смысле, по Выготскому) для управления собственным состоянием или поведением в проблемной ситуации. Описанная в общем виде процедура «заякоривания» оставляет загадочной чрезвычайно действенную силу этого приема. Секрет этой силы, на наш взгляд, в особом состоянии клиента, на фоне которого проводится большинство техник НЛП, а именно: в состоянии транса. Если оператору удается вызвать и поддержать это состояние, то обусловливание совершается «с места». Последующее действие якоря приобретает черты автоматического непроизвольного акта. Следующая группа приемов НЛП относится к работе с внутренними образами. В той или иной форме она присутствует практически во всех техниках НЛП. Сами формы оперирования с образами чрезвычайно разнообразны. Среди них:





• актуализация образа прошлого события и погружение в соответствующее состояние (как правило, это первый шаг в цепи предлагаемых действий);

• видение себя со стороны, часто просьба представить себя на воображаемом экране (состояние диссоциации);

• проигрывание в воображении желаемого действия или поведения;

• обогащение образа дополнительными модальностями (например, присоединение к внутренней картине звуков, кинестетических ощущений и т. п.);

• изменение субмодальностей образа (восприятие его в черно-белых или цветовых тонах, изменение его удаленности, размера, локализации, формы);

• создание образов-метафор или образов-символов, представляющих тот или иной субъективный опыт;

• трансформация и интеграция образов и др. В целом использование образов с их исключительными свойствами — пол и модальностью, метафоричностью, способностью к «магическим» трансформациям, —- а также увязывание их с эмоциональными состояниями и работа с этими состояниями через образы составляют, по нашему мнению, специфику НЛП и определяют секрет успеха его техник. Следующая группа приемов относится к работе с языком. Имеется в виду язык как клиента, так и терапевта. Внимание к языку клиента определяется тем, что в нем отражаются индивидуальные особенности его когнитивной и эмоциональной сфер. Чувствительность терапевта к этим особенностям необходима для установления раппора, а также для выявления источников проблем клиента. О проявлениях в языке ведущей репрезентативной системы клиента мы говорили выше. Терапевт воспроизводит модальные слова клиента, обеспечивая тем самым «попадание» в его переживания и образы.



Другая крупная лингвистическая разработка НЛП опирается на идеи структурной лингвистики и заключена в понятии метамодели. Метамодель определяется как набор лингвистических средств, позволяющих восстановить связь языка клиента с его опытом. В основе этой идеи лежит один из базисных принципов НЛП, согласно которому человек в своей жизни руководствуется картой, моделью или образом реальности, а не самой реальностью. В создании этой карты первоочередную роль играет язык. Язык — мощное орудие познания, мышления и оформления субъективного опыта. Однако он неизбежно привносит ограничения и искажения в наши карты. Неполнота и несовершенство карт определяется теми же основными процессами, которые обеспечивают познание и осмысление действительности. В НЛП выделяются три таких универсальных процесса: обобщение (генерализация), избирательность (стирание), трансформация (искажение). Например, в высказываниях клиента: «Никто никогда меня не понимал», «Все отказываются войти в мое положение!» — звучат преувеличенные обобщения: никто, никогда, все. Реакцией терапевта может быть еще большее подчеркивание этих излишне эмоциональных обобщений для придания им гротескного или парадоксального звучания: «Никто-никто! Никогда! Все-все!», на что обычно клиент возражает и приводит противоположные случаи. Таким образом восстанавливается более точная картина его опыта. Приведем еще несколько примеров типичных высказываний клиента и ответных реплик терапевта с использованием структур метамодели:

К. (клиент): Это я не смогу! (Употребляется глагол невозможности.)

Т. (терапевт): Как это будет выглядеть, если вы сможете?

К.: Я обязательно должен... (Глагол долженствования.)

Т.: Что случится, если вы не...

К.: Это нехорошо.. .(Неопределенность, неполнота высказывания.)

Т.: Что «это»? С чьей точки зрения нехорошо?

К.: Она раздражает меня своим поведением. (Причинно-следственное отношение.)

Т.: Что вы делаете, чтобы раздражаться на ее поведение? (В этой реплике содержится косвенное утверждение о том, что клиент сам выбирает свои эмоциональные реакции и ответствен за них.)

Из приведенных примеров можно увидеть, что метамодель служит не только целям сбора, прояснения и уточнения информации о клиенте, но и помогает ему преодолеть ограничения в восприятии действительности и самого себя. (Полное описание метамодели см. в приложении к книге Кэмерон-Бандлер (Cameron-Sandier, 1985). Наряду с метамоделью видное место в НЛП занимает .модель Милтона. Она представляет собой систематизированное описание структур и правил языка внушения, или гипнотического языка, которые использовал в своей работе Милтон Эриксон (модель названа его именем).

Анализ и описание этих структур были сделаны Р. Бандлером и Дж. Гриндером в 1984 году (Grinder, Bandler, 1984).

Модель Милтона часто называют «обращенной метамоделью», или метамоделью наоборот. Дело в том, что характер языка, предполагаемого каждой из этих моделей, прямо противоположен. Если в метамодели, цель которой собрать по возможности полную и детальную информацию о клиенте, а также прояснить собственную «карту» последнего, используются конкретные, специфические слова и фразы, то модель Милтона помогает составить как можно более туманные и неопределенные высказывания. Когда терапевт произносит общие, неопределенные слова и расплывчатые фразы, за клиентом остается возможность по-своему их интерпретировать. Он заполняет пробелы в произносимом тексте терапевта своим, близким ему содержанием и, таким образом, продолжает находиться в контакте и согласии с терапевтом. Иными словами, в результате поддерживается непрерывный раппор, столь необходимый для получения гипнотических эффектов. Другой результат применения неопределенного языка — «расфокусировка» и ослабление сознания клиента, что также открывает доступ к более эффективным гипнотическим внушениям. Конкретные языковые структуры модели Милтона очень разнообразны. Среди них:



• использование неспецифических существительных, местоимений, глаголов («это», «определенные ощущения», «можете заметить»);

• глаголов долженствования и необходимости («Это заставляет вас еще больше расслабиться»);

• замаскированные утверждения («Вам, наверное, интересно знать, как скоро вы найдете ответ на мучивший вас вопрос?»);

• встроенные команды («Вы удивитесь, почувствовав прилив новой энергии»);

• негативные команды («Не думайте о белой обезьяне») и многое другое.

Подробно об этом можно прочесть в упомянутой книге (Grinder, Bandler, 1984). Здесь же мы ограничимся примером из приводимого авторами текста М. Эриксона и краткими комментариями к нему.

Я знаю, у вас в жизни есть трудность, которую вы хотели бы успешно разрешить... и я не знаю, какие точно собственные ресурсы вы найдете наиболее подходящими для разрешения этой трудности, но я знаю точно, что ваше подсознание может лучше, чем вы сами, поискать и найти в вашем опыте нужный ресурс.

Легко увидеть, что текст насыщен неопределенными словами и словосочетаниями: трудность, успешное разрешение, подсознание, ресурс, наиболее подходящий; он содержит неопределенное местоимение это, глагол возможности: знаю точно, что ваше подсознание может,.., скрытую команду:... какие точно собственные ресурсы вы найдете и т. п. В результате клиент наделяет речь терапевта своими смыслами и поддается позитивному внушению. К универсальным и очень эффективным средствам НЛП относится рефрейминг. Слово рефрейминг можно перевести как «переформулирование». Имеется в виду позитивное переформулирование проблемы клиента. Различают два вида рефрейминга: контекстный и смысловой (Bandler, Grinder, 1982).

В контекстном рефрейминге к «проблемному» поведению или свойству, на которое жалуется клиент, подбирается такая ситуация, в которой это поведение или свойство оказывается полезным.

Например, отец жалуется на строптивость и непокорность дочери-подростка, Терапевт предлагает отцу вообразить сцену нападения уличного хулигана на его дочь, в которой она оказывается способной энергично защитить себя. Он также поздравляет отца с успешным воспитанием в дочери таких необходимых в жизни качеств характера, как энергичность, настойчивость (Bandler, Grinder, 1979).

При смысловом рефрейминге контекст или ситуация заявленной проблемы сохраняется, однако предлагается другой взгляд на «проблему». В качестве примера можно привести слова В. Сатир, с которыми она обычно обращалась к семье при первой встрече с нею. Она поздравляла членов семьи с обращением за помощью, говоря, что их приход — это первый шаг на пути тех позитивных изменений, к которым они стремятся. В, Сатир поясняла, что любая семья воспринимает обращение к терапевту как свидетельство своей несостоятельности или ущербности. Описанный же рефрейминг позволяет ей увидеть ту же ситуацию в совершенно другом, позитивном, свете.

Оба вида рефрейминга служат целям избавления клиента от черно-белого восприятия действительности, преодоления ограниченного взгляда на вещи. Они помогают расширить его со- знание, увидеть другие возможности, наконец, повысить его самооценку. Существенно дополняют и расширяют языковые средства НЛП метафоры, притчи, истории. Их создатели продолжают традиции М. Эриксона, выдающегося рассказчика и сочинителя психотерапевтических историй (Haley, I973). Использование метафор в терапевтических целях основано на двух посылках. Во-первых, между любыми явлениями имеется сходство. Во-вторых, образы непосредственно действуют на подсознание клиента, минуя контроль и сопротивление сознания. Как уже говорилось, во многих техниках НЛП используются образы, которые возникают в воображении клиента спонтанно. В случае же использования метафор или историй образы создаются терапевтом. Рассказ-метафора должен удовлетворять нескольким условиям. Во-первых, сохранять основные черты или структуру проблемной ситуации. Во-вторых, быть достаточно иносказательным, чтобы не провоцировать сознательное сравнение и сопротивление. Наконец, содержать решение проблемы: открывать клиенту новые пути, выборы, ресурсы (Gordon, 1978). Обычно удачная метафора продолжает действовать за пределами психотерапевтической ситуации и даже может стать для клиента сценарием его жизни в течение некоторого времени. В заключение напомним известную метафору о самом НЛП, которую любят рассказывать ее авторы (Bandler, Grinder, 1979).

Один мастер был приглашен владельцем завода устранить неисправность в его оборудовании. Оборудование это состояло из множества труб разной величины, образующих сложный запутанный лабиринт. Мастер походил среди этих труб, внимательно все осмотрел, что-то потрогал, где-то послушал, наконец постучал молоточком в одном месте — и машина заработала. Получив счет на $1000 за проделанную работу, владелец возмутился: «Вы же затратили всего несколько минут, постучав в одном месте» — и потребовал более подробного отчета. Во втором счете, который он получил в ответ, значилось: постучать молоточком — $5, знать, где постучать, — $995.

---

Треугольник Карпмана

[Milusenta]

Треугольник Карпмана

Основы НЛП

(Треугольник Судьбы).





Александр Любимов



Преследователь Жертва Спасатель.



Здесь мне бы хотелось предложить вам небольшую, но достаточно изящную, на мой взгляд, модель, при помощи которой можно описать многие проблемные отношения. Это так называемый Треугольника Карпмана: Преследователь – Жертва – Спасатель. Общение в пределах этого треугольника – это весьма эффективный способ не брать ответственность за свои поступки и решения, а так же в награду за это получать сильные эмоции и право не решать свои проблемы (так как в этом всем виноваты другие).

Преследователь считает что во всем виновата Жертва, о чем он и сообщает, либо ей самой, либо Спасателю.

Жертва считает, что виноват Преследователь, и это ей позволяет горевать о собственной судьбе, и искать того, кто бы ее спас, чтобы на время превратиться в Преследователя.

Спасатель же ищет, кого бы спасти, переведя из состояния Жертвы в состояние Преследователя. Зачем это ему нужно – немного ниже.

Но это только один из взглядов на него. По другому можно это описать так: любое общение, любые взаимоотношения образуют некую систему, в которой каждый из участников играет вполне определенную роль. И если идет некая игра, некие отношения, они выгодны всем участникам системы. Иначе бы все просто развалилось. Если вы в чем-то участвуете, это вам зачем-то нужно. Вот Треугольник как раз и может во многих случаях определить, а зачем вам нужны эти проблемные отношения.

"Моя подруга все время мне подстраивает какие-то гадости".

А зачем вам такая странная подруга? Которая гадости подстраивает? Что вас заставляет с ней общаться?

"Мой муж портит мне жизнь!"

Здесь даже нет вопроса, как конкретно он портит. Есть вопрос, зачем вам нужно такое поведение вашего мужа? Что вы с этого имеете? Ведь семья – это достаточно замкнутая система. И те игры, в которые играют супруги и прочие ее члены в определенном смысле выгодны всем им. А значит и вам конкретно тоже. Так в чем ваша выгода?



Вот Треугольник Карпмана очень часто и дает представление о том, какие выгоды можно получить из такой ситуации. И как организуется эта взаимосвязь.

- А как выйти за его пределы?

Об этом мы поговорим немного позже. Сначала давайте разберемся, что это собственно такое.



В результате тяжелого разговора Жена устраивает жестокий разгром Мужу, обвиняет его во всех смертных грехах, хлопает дверью и с чистой совестью идет за утешением к Любовнику, которому она жалуется на несправедливость жизни и мерзкого мужа.



Самое забавное, что обычно оба партнера стремятся к такой активной сцене в виде скандала. Всем его участникам это дает достаточно сильные эмоции, насыщает жизнь событиями и позволяет сбросить накопившееся за день напряжение. Так как человек обычно не осознает, откуда оно собственно взялось, то может приписывать его появление чему угодно, правда к истинной причине это "что угодно" имеет мало отношения.

Но кроме эмоций. Здесь Муж – Преследователь, Жена – Жертва. Муж получает возможность почувствовать победу (Жена ушла, о он остался смотреть футбол, а не этот дурацкий сериал), Жена получает моральное право (внутреннее) спокойно изменить этому "гнусному типу" и пожаловаться Любовнику, став при этом Преследователем. Любовник кроме сексуального удовлетворения получает возможность почувствовать себя Спасителем, и обыденный сексуальный акт возносится на уровень Утешения Страждущего и жутко повышает его (Спасителя) в собственных глазах. И все довольны.



Эмоции и отношения внутри треугольника весьма характерны и определены. Но про них вы мне расскажите сами. А вот по поводу выхода за пределы этих отношений...

Учтите, что выход за пределы треугольника в некоторых случаях (когда ничего кроме треугольника в отношениях нет) может означать разрушение отношений.



Как-то раз один мой знакомый попросил поработать с девушкой, про которую он сказал: "Этот человек дорог мне". Когда я спросил, чего он (не она) хочет от изменений, он выдал совершенно изящное определение:

– Чтобы она не так сильно мучилась от своих страданий.

Обратите внимание, не чтобы "не страдала", а чтобы страдала, но не слишком от этого мучилась.

Когда я начал работать с этой девушкой, ситуация была достаточно проста – у нее был конфликт с мужем, с которым она старалась развестись (он был явно Преследователем в этом треугольнике), но ей не хватало "уверенности в себе". А мой знакомый, как я немного позже понял, был типичным Спасителем, причем вообще по жизни.

С девушкой мы поработали и нашли, что у нее уверенности в себе навалом. Короче с проблемой мы разобрались. И через несколько дней знакомый звонит в совершенно расстроенных чувствах и сообщает, что девушка к нему как-то охладела, хотя официально и не прогнала. Он ей как бы уже и не стал нужен...



Вот такая история.

Исходя из вышесказанного, можно сказать, кто за что получает доход.

Жертва получает свой доход в виде самоунижения и самобичевания, и в виде права не брать на себя ответственности за собственные поступки. Кроме того, наличие Спасателя подтверждает ее особую человеческую ценность и правоту устремлений.

Преследователь получает свое с того, что он чувствует свою важность, доказав, что во всем виноваты все остальные, а он такой хороший. А так же от осознания собственного могущества и превосходства.

Спасатель, наверное, получает самое тонкое и извращенное удовольствие – он возвышается над Жертвой, помогая ей (чего он, в полном смысле этого слова, сделать не в состоянии). Решить проблему можно только выйдя за пределы треугольника, а Спасителю это совершенно не выгодно. Он нужен для того, чтобы Жертва могла на время стать Преследователем. Спасатели – это типичные психологи, гуру и лучшие друзья и подруги. Кроме того, Спасатель вполне удачно разряжает свою накопленную в иных треугольниках агрессивность на Преследователя: и мораль это не осудит, и самому легче становится.

Кстати, Спасатель является наиболее значимой фигурой в треугольнике – без него он давно бы распался. Ни одна Жертва не согласилась бы на эту роль без бонуса хоть изредка побыть Преследователем – это та морковка, которая заставляет все вращаться. Но стать из Жертвы Преследователем обычно невозможно без Спасителя. Без него все как бы теряет смысл.

Переход.

Многие привычно играют одну роль чаще других, она более привычна, в ней он более освоился и знает больше нюансов и способов получать свои удовольствия. При этом можно сказать, что Треугольник – это подмена. Подмена каких-то переживаний похожими, но не теми. Это как фальшивый доллар – очень похож, но не настоящий. Иногда сойдет за правду, но чаще всего ...

Точно так же, как вместо того, чтобы пытаться заработать настоящие деньги, многим кажется проще сделать фальшивые, так многие, вместо того, чтобы пытаться получить "истинные" переживания – любовь, радость, уважение – заменяют их суррогатами. Им кажется, что их получить проще, не надо вкладывать столько душевных сил, да и они обычно гораздо более ощутимые, весомые.



Несколько типичных треугольников.

Старый Психиатр – Клиент – Новый Психиатр.

Жена – Муж – Любовница

Муж – Жена – Подруга Жены

За пределами треугольника.

Жил–был Садовник, который мечтал вырастить чайную розу. Он очень много работал, выращивал множество роз, но все они были не те...

И вот однажды он достал замечательный саженец. Он посадил его, поливал, собирал с него жуков и гусениц, укрывал от непогоды, выпалывал сорняки и удобрял. Саженец рос, выпустил бутон. И вот в один прекрасный день этот бутон раскрылся... И это была совершенно изумительная АЛАЯ роза.



В первую очередь способ не заходить в "треугольные отношения" – это распределение ответственности. Ответственность Садовника – ухаживать, поливать и защищать Розу, а ответственность Розы – быть самой собой.

Каждый человек индивидуален, у каждого свое представление о мире и его собственная самобытность. Это может нам нравится или не нравится, но каждый человек имеет право быть таким, каким он хочет. И это его право иметь те проблемы или те возможности, которые у него есть, и его право менять это или нет. И по моему опыту получается, что если попробовать "спасти" человека вопреки его желанию, обычно это заканчивается вполне плачевно. Если человек не берет ответственности за свое изменение, изменение не получается, а получается нечто совершенно непристойное.



А какие чувства и убеждения находятся вне треугольника?

Например, это могут быть:









Давайте попробуем разобрать практику выхода за пределы треугольника на "отношениях с противоположным полом".



1. Контекст.

Подумайте о взаимоотношениях с "противоположным полом", которые вас не устраивают. Это могут быть даже просто некие внутренние противоречия или внутренние представления о противоречиях.

2. Ваша Роль.

Определите, какую роль вы чаще всего в этой ситуации. Возможно вы постоянно пытаетесь играть роль Жертвы, или постоянно вращаетесь в треугольнике – тогда просто попробуйте определить, кем вы бываете чаще всего.

Какие чувства и убеждения наиболее характерны для вас в этой ситуации?

Составьте их список.

3. Выйти за пределы.

А теперь выйдите за пределы треугольника и попробуйте найти место, чувства и убеждения в котором по вашему мнению наиболее подходящи для этих ранее проблемных взаимоотношений.

Это можно сделать вполне физически - мысленно обозначьте область на полу, которая для вас является треугольником. Попробуйте там вспомнить все основные чувства и переживания, соответствующие вашим отношениям. А потом просто физически шагните за его пределы и походите по комнате, в поисках болеее подходящего места.

4. Переход.

Отойдите в сторону и сравните ваши чувства в первом и втором случае. Определите, что вам нравится больше. Примите решение выйти за пределы треугольника (если хотите).

5. Проверка результата и привязка к будущему.

Подумайте, а как повлияет это изменение на вас и вашу жизнь. Не повредит ли это вам.



Кстати!

По моему опыту очень много психологов (не только по профессии, но и по стилю жизни) занимаются этим не ради решения проблем своих или чужих, а ради того, чтобы осознать себя Спасителем. Клиенты же в большинстве своем стараются занять позицию Жертвы.

---

Что такое управление временем и что оно может мне дать? Самоуправление

[Milusenta]

Что такое управление временем и что оно может мне дать?

Самоуправление

Инна Иголкина



Тайм-менеджмент или управление временем — это система по налаживанию своих отношений со временем. Многие считают, что обращаться со временем легко, и для этого не нужно ничему учиться. Однако существует 2 разных причины, по которым люди задумываются о том, чтобы что-то поменять в своих привычках. Во-первых, это чаще происходит тогда, когда человек начинает понимать, что ему постоянно не хватает времени. Во-вторых, тогда, когда человек хочет расти в профессиональном или личностном направлениях, когда у него много целей и задач, которые он хочет реализовать.



Как тайм-менеджмент помогает освободить время? Начинать стоит с анализа сложившейся ситуации, чтобы выявить "дыры", в которые утекает время, и перестать терять его по пустякам. Далее необходимо спросить себя, кем хочется быть через 5 – 10 лет, к каким целям идти, чего добиваться. Исходя из этого, можно начинать планировать шаги к достижению поставленных целей. Если целей нет, то и планировать нечего: все и так случится, только результаты будут другие, случайные.



Часто люди путают тайм-менеджмент с хронометражом — точным учетом затраченного времени. Хронометраж — всего лишь один из вспомогательных инструментов тайм-менеджмента, необходимый для того, чтобы при планировании можно было хотя бы приблизительно наметить, сколько времени займет та или иная задача.



Оказывается, планировать тоже можно по-разному: не одним способом, а тремя-четырьмя. Планирование помогает сделать осуществление цели достижимым. Зачастую большие цели достигаются не с 1 – 2 попыток, а после ряда целенаправленных действий. Иногда этот процесс может занимать несколько лет, но и результаты получаются другие, не такие, как после метода "кавалерийской атаки".



Как удержать в памяти запланированное? Каким видом органайзеров и планировщиков воспользоваться? Вроде бы все ясно, но оказывается, что есть тонкости даже в этом деле, которые могут сделать процесс осуществления плана более простым и приятным, позволят легко выполнять намеченные дела и помнить обо всем, что важно.



Даже если мы все запланировали идеально, могут возникнуть разные непредвиденные ситуации. На помощь часто приходят два важных навыка: умение принимать решения и умение сказать "нет".



Почему важно быстро принимать решения? Хотя бы для того, чтобы понять, что из запланированного делать сначала, а что — потом. Еще один момент: в современном мире все меняется очень быстро, и информация часто успевает устареть прежде, чем мы успеваем собрать ее до конца. Нерешительность может приводить к желанию отложить выполнение дела, чтобы решение было принято "само собой" или кем-нибудь другим. Все это в конечном счете приводит к тому, что человек теряет контроль над своей жизнью, отдает его на волю случаю или другим людям. Восстановить утраченный контроль довольно легко: надо просто начать принимать решения самостоятельно, и постепенно ситуация изменится.



Умение сказать "нет" помогает тогда, когда другие люди или дела начинают отрывать нас от выполнения придуманного плана. Если не научиться этому маленькому, но важному навыку, то никакое планирование, увы, не поможет, потому что придется часто жертвовать своими планами. Человек, не умеющий сказать "нет", похож на футбольный мяч во время игры. В него играют все, кому не лень. Привычку говорить "нет" в нужных случаях можно легко воспитать, главное, при этом не перестараться: говорить "нет" так, чтобы сохранять хорошие отношения с другими людьми и сначала слушать, только потом отказывать, если это по каким-то причинам необходимо.



Часто люди жалуются на лень и оправдывают ею то, что чего-то не сделали. Разобраться со своей ленью поможет тема "Мотивация". Вы сможете понять, что на самом деле заставляет Вас двигаться — желание избежать возможных неприятностей или стремление получить что-то, чего очень хочется. Как говорится, знание — сила, то есть, овладев навыками самомотивации, можно не только планировать, но и осуществлять задуманное.



В основе тайм-менеджмента лежит несколько простых законов. Как в юриспруденции незнание закона не освобождает от ответственности, так и в управлении временем законы работают сами по себе, независимо от того, знаем мы о них или нет. Знание законов дает преимущества перед их незнанием. Например, овладев законом Парето о том, что 20% усилий дает 80% результата, можно добавить всего 5% и получить 100% результата. Таким образом, затраты времени сокращаются в 4 раза.



Поскольку мы управляем не временем внешнего мира, а своим личным, полезно также учитывать влияние биоритмов на работоспособность. Оказывается, незнание некоторых особенностей, касающихся организации своего труда, способно снизить производительность в 2 – 3 раза, и тогда то же самое дело занимает вместо 1 часа, требующегося на выполнение, 2 – 3 часа. Многие люди, применившие эти простые правила на практике, отмечают, что работать им стало намного проще, а само применение оказалось вовсе не таким сложным, как они первоначально думали.



Один из ключевых навыков в тайм-менеджменте — это делегирование, т.е. передача своих дел другим людям. Основная ошибка начинающих управленцев обычно заключается в том, что многие люди считают, что проще сделать что-то самому, чем дать задание кому-то другому. Овладение навыком делегирования позволяет не только наладить хорошие отношения в коллективе, в семье и где угодно, но и высвободить много времени.



Еще одна довольно распространенная ошибка, уносящая порой много лишнего времени и сил, — это тяга к недостижимому совершенству, или перфекционизм. У него, как и у медали, две стороны. Хорошая заключается в том, что перфекционист постоянно совершенствует свое мастерство и может стать со временем профессионалом высокого класса. Другая сторона медали в том, что перфекционизм тем и отличается от качественного выполнения работы, что уже после того, как работа в принципе готова, человек продолжает снова и снова искать, что бы еще улучшить. Иногда, когда процесс совершенствования отдельно взятой операции происходит до окончательного завершения работ, можно в результате вообще на выходе ничего не получить. Все может уйти в "пар".



Наладить свои отношения с качеством и перфекционизмом можно с помощью простой модели НЛП, называемой Т.О.Т.Е. Как только человек начинает осознавать, что же ему на самом деле нужно и какими различными способами он может это получить, он выбирается из "замкнутого круга" и начинает получать удовольствие от того, что делает. Кстати, модель T.O.T.E. применима и к процессу принятия решений. Еще одна полезная сторона модели — автоматизация, когда мы экономим время за счет создания успешных процедур для часто повторяющихся дел, чтобы не изобретать каждый раз что-то новое там, где уже налажен эффективный способ сделать что-то.



Подводя итоги, можно сказать, что задача тайм-менеджмента не в том, чтобы максимально уплотнить свой день и загрузить его делами, а, наоборот, в том, чтобы разгрузить его от ненужных дел и более качественно выполнять самые важные и ответственные дела. Это просто — простроить свои цели в будущее, наметить пути их достижения, избавиться от лишнего и жить, получая радость и удовлетворение. Управление временем позволяет достичь гармонии между различными областями Вашей жизни, умело сочетать работу, отдых, семью и в то же время реализовывать свои цели в долгосрочной перспективе.



Опубликовано в Вестнике НЛП № 12 Центра НЛП в Образовании



По материалам www.timesaver.ru

---

НЛП в психологии и психотерапии

[Milusenta]

НЛП в психологии и психотерапии

Первоначально NLP специализировалось на моделировании методов работы выдающихся психотерапевтов Ф. Перлза, М.Эриксона, В. Сатир. Первые техники и модели NLP представляли формализованные приемы их работы. Это привело многих NLP-истов в психологию и психотерапию, а многих психологов и психотерапевтов в NLP. Как нам кажется, это во многом объясняет то, что часто NLP считается направлением в психологии или/и набором психотерапевтических техник, несмотря на то, что такие определения несколько ограничивают данное направление, по мнению одного из основателей NLP - Джона Гриндера.



НЛП основано на множестве полезных принципов, поддерживающих отношение к переменам, как к неизбежности. Одно из самых важных: НЛП занимается тем, что действительно работает, а не тем, что "должно" работать. Другими словами, если то, что ты делаешь, не срабатывает, попробуй что-нибудь другое, что угодно другое, даже если то, что ты делал, обязательно должно было сработать. Гибкость - ключевой элемент этой системы, именно он скорее всего срабатывает нужным образом в изменяющихся (или неизменных) обстоятельствах. Это одна из причин того, что НЛП добилось такого успеха в области, где успех является исключением.



Новаторы пробуют новые подходы, не обращая внимания на "истину", или "реальность", НЛП значительно больше интересуют результаты и возможность дать людям то, чего они хотят от жизни (не слишком-то научно, но, тем не менее, "взаправду"). Например, излечение фобий часто занимает менее получаса. Сильное изменение с минимальными затратами времени и усилий. Скептики порой заявляют, что такие изменения недолговечны. Тем не менее, проведенные исследования краткосрочных методов психотерапии доказывают, что они не менее, а порой более эффективны долгосрочных. Просто важно, насколько "глубоко" работать с клиентом. А это зависит от уровня подготовки человека, у кого и как он обучался НЛП.



Для того чтобы понять, что такое НЛП-технология нужно подняться с уровня техник и приемов на более высокий уровень. Для серьезного, зрелого мастера не достаточно знания техник, необходима глубина, с точки зрения одного из известных российских тренеров НЛП М. Гринфельда. В этом в белорусском НЛП ранее ощущался дефицит. Еще один важный принцип - экологичность. Этот принцип определяет, насколько данное изменение подходит конкретному человеку. Не противоречит ли оно каким-либо другим его ценностям, целям и желаниям, которые "тайком" будут мешать изменению. Экологичнось изменения крайне важное и необходимое условие, которое находит отражение во всех техниках НЛП. При несоблюдении его техники просто не работают. То, что вы прочитали, очень неполно, но, надеюсь, дает прочувствовать, что такое НЛП и с чем НЛП "едят".