Ты же психолог!

[*~Naymira~*]

Как часто вы слышите эту фразу и как вы на нее реагируете?
Что она для вас значит?

Думаем, прежде чем говорим...

#17
Антон Попов 22 июн 2008 в 17:35
А меня такая фраза вообще не трогает. Я же не священник...да и вообще среди моих знакомых психологов большая часть - люди живые и эмоциональные, никак на роботов не похожие. Даже удивляет что вы, друзья так заморачиваетесь - фраза явно провокационная. Помогают следующие слова "и что будем делать?" - наблюдать недоумение гораздо проще чем реагировать на глупости.

#Катя Кулакова 25 июн 2008 в 18:15
раньше я отвечала "я не психолог, я только учусь". Сейчас с искренней внимательностью говорю " ДА, ВЫ ХОТИТЕ ОБ ЭТОМ ПОГОВОРИТЬ?" :-)

#Татьяна Гуцаленко 27 июн 2008 в 22:46
Фраза раздражает, да, согласна. Но, с другой стороны, ее говорят в нескольких случаях: когда не знают, какие еще привести аргументы в силу своей правоты в разгар ссоры; когда хотят показать свое превосходство, и Ваши соответственно недостатки; когда попросту Вас не уважают и прежде всего не слышат. Поэтому, если эти люди мне не важны, я просто стараюсь не обращать на это внимание и отвечать какими - то по мере возможности неязвительными высказываниями

#54
Золотая Счастье!!! Инкогнито 2 июл 2008 в 5:12
Хорошая темка))) Если фраза звучи от близких - напоминаю степень близости/родства: в первую очередь я - дочь/сестра/жена и тд...Если от малознакомого человека, да еще и с прибавкой "расскажи обо мне")) знакомо?), либо таксу называю, любое, под настроение, начинаю говоить, что мол, я тебе расскажу объективно, что-почему-как, но ты ведь не готов это услышать? Вопрос ради любопытства может принять не ожиданный для тебя поворот..ты точно хочешь, что бы я задумалась, что у тебя внутри? - отрезвляет сразу))))
Когда была на работе слабо связанной со специальностью, да и по специальности тоже - всегда перечисляла круг обязанностей уточняля, что мол, именно это и не входит в мою компетенцию))) тоже метод 100%)))

#55
Лорик Александрова 2 июл 2008 в 18:29
Получила второе образование психолога и не работаю им. Но фразу эту слышу иногда. Думаю, не надо психовать, надо заранее сформулировать несколько вариантов ответов - некоторые мои ответы в этом обсуждении прозвучали... Как хорошо что есть такие группы и такие темы для обсуждений !!! (крик души после гуляния по разным группам)...Прикольно все это было почитать
Георгий! Такой потенциал! у тебя большое будущее! Только с наркотиками поосторожнее!

#57
Инна @Rudavina@ Горлова 4 июл 2008 в 19:20
Я-практический психолог! И в свою сторону не разу не слышала определенных упреков!Поскольку считаю, что моя специальность - не сухая беспристрастная данность, а скорее состояние души! Нам необходимо уметь быть тем человеком, которым можно восхищаться и эталоны поведения, которого можно брать в пример. Поэтому нужно работать прежде всего над собой, чтоб такие пустяки(ты же психолог) не выводили из строя!Как можно помагать другим, если невозможно справится даже самому с собой....................

#61
Александр Труфанов 7 июл 2008 в 23:41
Ну, агрессия - это способ защиты) А если защищается, значит нужна помощь... Вот только помогать близким сложно. Можно сказать, что и невозможно)) Хотя если им в данную секунду нужна просто поддержка - то почему бы и нет?
Знаете, говорят, что если ты психолог - то ты психолог по жизни. Где бы ты ни был, что бы ты не делал)) Не стоит воспринимать психологию как работу) Это жизнь. Я так считаю)
А терпения порой и правда не хватает) Но здесь дело все в собственном эгоизме или гордыни. Мы забываем, что близким тоже нужна помощь, или же нам жалко тратить свое время(уделить свое внимание)... Чем человек более самоотвержен, тем меньше его будет угнетать это тыкание.
Психолог - это не работа, это служение. Тем более в России...
(мое мнение)

#62
Ирина Румата Лобанова 7 июл 2008 в 23:53
А мне кажется, каждый имеет право выбирать по себе. Тот, кто хочет воспринимать психологию как работу, и тот, кто воспринимает её как служение - это выбор каждого конкретного человека, а не "ты психолог - ты обязан". Каждый понимает своё существование в виде психолога индивидуально, и не существует единых стандартов для всех.

#63
Александр Труфанов 8 июл 2008 в 0:04
Согласен) Но я специально проговорился об самоотверженности))
тоже не люблю слова "обязан")) Это по поводу обязательства и служения)
А по поводу того, что если ты психолог, то психолог по жизни. Это я в том смысле, что на все вещи(явления) будешь смотреть иначе. Т.е. психология меняет человека и очень сильно меняет его восприятие.

#67
Ирина Викторовна Попова 8 июл 2008 в 17:48
:-) Представляю, как вам достаётся, бедные... Мне лично по 10 раз на дню говорят: "Ты же преподаватель! Ты должна пример подавать" :-) Но скажу вам ещё одно: "Вы же психологи (только не кидайтесь в меня камнями!!!), и глупо вам вестись на такие фразочки." Элемент манипулирования, нападения - всё это говорится с одной целью: ранить вас вашим же оружием. Так что не реагируйте! Лучше обратите всё в шутку. И подумайте, зачем человеку на вас нападать?
А насчёт "ты обязан..." обязательства могут быть только на работе. Во всё остальное время - это ваша ДОБРОВОЛЬНАЯ помощь. И вам решать, что делать, а не им... Конечно, если человеку помощь нужна, а вы не помогли, то это не совсем красиво. С другой стороны, вы уверены, что смогли бы помочь этому человеку?

#73
Золотая Счастье!!! Инкогнито 9 июл 2008 в 4:53
Алексадр...не устойчивая самооценка, чего-то))))и про обоснованое/необоснованое чувство вины говорить не буду)))
И богом всепреемлющим и всерешающим вы никогда не станете))))
Для близких решение одно: любить, прощать и помогать...они же не психологи...
Для большинства людей, когда рядом нет телевизора, не чем заняться, скучно и они хотят ввести в краску не разобравшихся в себе психологов - и существует данная фразочка)))
И серьезно к ней относиться, на мой взгляд - глупо))))
Вас учили, что ни один из эмо не перережет себе вены???)))
Если чел-ка реально что-то беспокоит, не устроивает и тд..он НЕ будет об этом кричать наставать и тд....
Демонстрация и игра! ИМХО!!!

#76
Лена Полтавец 12 июл 2008 в 15:15
я придерживаюсь высказанного кем-то выше мнения , что подобные замечания позволяют себе делать только люди , слабо или ни в коей мере не владеющими фактами о профессии психолога. и я заметила , что фраза " Ты же психолог" обычно употребляется в ситуации , когда мы ведем себя не совсем так , как хочется собеседнику, точнее когда наше поведение не соответствует тому глупому образу улыбающейся тетеньки ( дяденьки) в костюме , которая(ый) с первого взгляда рассказывает всю биографию человека, сходу дает кучу полезных, понятных и практических(!) советов, не курит и никогда не держит руки на груди скрещенными, проникновенно смотрит в глаза, и при этом постоянно говорит " Вы хотите поговорить об этом ???". Дело как раз в том человеке , который смеет говорить такие глупости, путать частную жизнь человека с его работой. Так ведь и до невроза недалеко , если постоянно контролироваться теми примитивными требованиями к психологу , которые предъявляют не совсем компетентные в этом вопросе господа. На работе - психолог, а вне работы (хотите вы этого или нет) - ЧЕЛОВЕК, владеющий знаниями по психологии. и как их применять - его личное дело и никто не имеет права указывать ему на то, что " он же психолог"!

#78
Ирина Румата Лобанова 15 июл 2008 в 12:31
Мда, "расскажи мне обо мне" или "потестируй меня" - это ещё один бич...
Я обычно говорю: "О, сейчас я про тебя расскажу. Ты принадлежишь к виду хомо сапиенс, примат. У тебя есть две руки, две ноги - это совершенно точно. Стопудово, два глаза, нос, зубы. Внутри скелет, печень, две почки, сердце. Четырёхкамерное"
Обычно люди сдаются на второй-третьей минуте перечисления.

#80
Татьяна Вергун 17 июл 2008 в 11:42
Да, фраза звучала раньше от родных частенько (еще когда училась)))
Я сказала, что психолог - на работе в кабинете. А сейчас я дома.
Согласна с Александром по поводу того, что если ты психолог, то психолог по жизни, на все вещи будешь смотреть иначе, чем другие. Знание психологии определенно меняет человека и его восприятие.
И хоть говорят, что у каждого психолога должен быть свой психолог - я больше склонна думать, что психология даёт тебе такие знания, что со своими эмоциями ты можешь разобраться и сам. В любом случае надо к этому стремиться.)))
#Анюта ⋨...Рыжа_Я...⋩ Головченко 2 авг 2008 в 0:25
Забавная фраза, и я ее постоянно слышу)) Хотя всего первый курс закончила. Что ж дальше будет?)))

#87
Мария Антонова 2 авг 2008 в 13:27
Да уж, эта фраза преследует многих, меня всегда раздражает, когда мне так говорят, а говорят, чтобы задеть. Помогает одно, Я психолог в своем кабинете, а за его пределами я человек! Я могу злиться, печалиться, радоваться, тосковать. Я - человек, а не робот!
Другого объяснения не могу привести, выслушав однажды эти доводы, люди, говорившие мне "Ты же психолог!", успокоились и принимают меня такой, какая я есть, без всяких ярлыков, по типу "Ты Психолог!".

#88
Sweet ●^● Road 2 авг 2008 в 13:37
Довольно таки часто люди повторяют эту фразу именно в то время моей жизни когда нахожусь в неопределенности или поиске какихто решений на проблемы, но они даже не задумывались над тем, что каждому психологу необходим свой психолог, потомучто человек сам себя не может проанализировать в сответствии со сложившимися обстоятельствами поскольку свое эго ставиться на высокий уровень и итог, то что мы делаем себя правыми в любой ситуации.

#89
Анна Ананьева 2 авг 2008 в 14:12
Когда я училась еще в универе, бывало, родители говорили такую фразочку или что-то типа "психолог, называется", разумеется, это случалось в моменты, когда я злилась и выражала это всеми доступными мне средствами =)) Конечно, меня это злило еще больше, а именно потому что я понимала, что они хотят меня уколоть этой фразой. Ну, стандартные фразы типа "И что, что я психолог? Я теперь не должна испытывать никаких чувств?" - привели к тому, что эту фразу я слышала все реже и реже, и сейчас вообще сошло почти на нет. Теперь же она больше вызывает не столько злость, сколько вялое раздражение и скуку, типа что-нибудь новенькое бы уже придумали.
Я работала школьным психологом и поначалу в школе от детей была еще одна забавная фразочка, которая , благодаря более близкому знакомству с психологией, с годами выветрилась из их лексикона. Но поначалу каждое мое появление в школьном коридоре сопровождалось возгласами со всех сторон "Скажите, я псих?"- не раздражало, скорее, забавляло=)).

#96
Елена Смай 19 авг 2008 в 17:40
Друзья! А представьте ужасающую картину, когда психолог не может или не дает себе расслабиться и все время вынужден по каким-либо причинам "отрабатывать", быть "правильным" для всех (?) и несущим только радость и мудрость... Хочется верить что такое даже во сне не приснится!

#101
Любимая Пух 23 авг 2008 в 0:22
Как то раз нам сказали в универе - психолог никому ничего не должен. Он должен только уметь оказывать психологическую помощь, когда к нему на консультацию приходят люди. Вот и все.

#103
Любимая Пух 26 авг 2008 в 17:24
Сегодня мой друг сказал мне на эту тему-
знаешь когда парикмахеров спрашиваешь (просто встретил где нидь на улице и узнал что она парикмахер) "как ты думаешь мне уже пора стричься" их это просто бросает в жар или в панику истерику короче они начинают деприть..
Мы не одиноки

#104
Елена Смай 1 сен 2008 в 17:00
Может быть прочтой ответ (правда повторюсь, конечно) : А Вам нужна консультация психолога?

#105
Мария "Маша разбойница" Мирманова 17 сен 2008 в 0:26
Я сразу начинаю просчитывать, что ж толкнуло этого человека к данной реплике. Если злюбствовать можно сразу свою догадку предьявить, а можно еще спросить. С чего такой вопрос?

#108
Юлия Клюбанова 28 сен 2008 в 12:35
Раньше очень бесилась.Особенно слыша такое от родителей,которые не хотели,чтобы я поступала на психологию.
Причём как правило разговор в моём случае строится именно по (многим наверное знакомой) схеме:
-Что ты орёшь?Ты же психолог!
-И что?А ты юрист(к примеру).ТЫ чё орёшь?
Всё,ступор.Почему именно психологам в упрёк ставят профессию,я,увы,понять не могу.Предполагаю всё-таки,что неосознанный страх,тревожность и прочие неприятные факторы))
В силу своего взрывного характера сразу могу сказать:раз такой умный иди сам поучись на психолога,тогда и поговорим.А вообще на фразу:ты же психолог,расскажи что-нить обо мне, обычно отвечаю:
да,а ещё я психованная,бухаю,курю и работаю не по специальности.А теперь давай о тебе?
Всё,сразу замолкают))

#112
petr sysoev 4 окт 2008 в 19:36
Иногда, я отвечаю так:
- Да, так написано на табличке, которая висит на двери моего кабинета. Или вместо надписи на табличке упоминаю запись в трудовой книжке.
Анекдот в тему.
Лежит лягушка на пляже, загорает. Подходит бегемот и говорит:
- Ну, как, водичка?!
Лягушка ему отвечает:
- Я здесь лежу, как женщина, а не как термометр!

#114
Дарья ~Da~rra~ Степаненко 12 окт 2008 в 11:05
" Если у тя есть проблемы, какой же ты нафик, психолог?" эта фразка отравляла мну существование основательно. И о чудо, я придумкала для себя ОТВЕТИЩЕ! Буду рада если кому то поможетЪ ))))):
- Если у тя есть проблемы, какой же ты нафик, психолог?
-А ты считаешь, что у профессионального психолога ("я не волшебник, я тока..." катит не всегда, увы) не может быть проблем, и он ВСЕГДА знает как, что, почему и т.д.?
-ДА-А-А-! Патамушта, тада он не психолог (или плохой психолог) - с железобетонной уверенностью.
- Олично! Следуя твоей логике:
А. Врач ВСЕГДА здоров на 100%
Б. Юриста НИКОГДА не посадят, потомучто он знает законы.
В. У программистов НИКОГДА не ломается компутер.
Г. У электриков ВСЕГДА есть свет
И так далее... можете подкинуть свои варианты ))))))

#116
Котя п'ю тільки узвар Капітошка 12 окт 2008 в 22:18
Психолог или не психолог, я думаю каждый должен уметь контролировать себя и свои емоции, и не реагировать на происходящие вещи как рефлекс на внешний раздражитель. Мы - люди. Даже если ТЫ орешь, ты должен точно осознавать зачем ты это делаешь, и что полезного тебе из этого будет. Что толку кричать и размахивать руками, если от этого станет только хуже, и ты это прекрасно понимаешь? Наша задача - научится жить сознательно, а не так, как-будто во сне. Постепенно приучть себя контролировать свое поведение при любых условиях. Для меня это вообще очень интересно: если для самих психологов какието "обзывалки" стали огромной проблемой, то ...???

#119
Владимир ♫♫♪♫ Возиян 14 окт 2008 в 14:32
смешно читать такие посты,уважаемые психологи...мое мнение по этому поводу - бывают люди которые учась на определенную профессию для себя выносят какую то информацию .что в последствии может помочь решать не только чужие вопросы но и проблемы в своей семье.
если вы это не усвоили из книг которые прочили или из лекции, то это ваша проблема.вобщем сводится мое мнение к тому что нужно понимать чему тебя учат и применять правильно это всё в жизни.
Р.S. ничем не хотел обидеть.но если вы получаете знания в этой сфере,то учитесь их применять пожалуйста.
#Мариночка Black CaT Косова 14 окт 2008 в 14:39
Вопрос ведь не в правильности рименения знаний. а в осприятии профессии другими людьми у которых этих знаний нет....

#122
Еленка Дебелая 14 окт 2008 в 15:26
А в ответ кто-нибудь пытался спросить кто такой этот психолог? Интересные ответы получаешь, но только не те, которые ты думаешь...

#123
Катерина Редиска Смирнова 14 окт 2008 в 16:45
Со словами сталкивалась, хотя еще не закончила психфак, меня не раздрожает, даже забавно слышать, но я всем отвечаю: я не волшебник, я только учусь=))
p.s.прочитала, не поленилась все посты этой темы, сразу видно, кто делитант, кто профессионал.
я считаю,что психолог, такой же человек как и все,он имеет право на срывы и депрессии, особенно после работы с проблемами других людей, и на сколько я знаю, существует такая организация, которая оказывает психологическую помощь именно психологам. еще нам в универе вдалбливают совершенно правильную вещь: человек без диплома специалиста психолога государственного стандарта НЕ ИМЕЕТ ПРАВА РАБОТАТЬ ПСИХОЛОГОМ(к Георгию Литвиненко)

#125
Александр Труфанов 14 окт 2008 в 20:19
Я уже отвечал в этой теме гораздо ранее. Прошло время и я все больше убеждаюсь, и абсолютно уверен, что психолог - это не просто профессия.
Тот кто решил заниматься психологией просто обязан быть высокотребовательным к себе. И в первую очередь требовательным в области нравственности, духовного развития. И только потом - в профессионализме.
Мы не должны искать оправданий, что в офисе мы психологи, а дома мы люди. Психология - это жизнь. где бы вы ни находились. Психология - это в первую очередь глубокое саморазвитие, развитие в себе человечности и любви к ближнему. Это стремление помогать, стремление подавать руку помощи. Это в той или иной мере наставничество, и абсолютно всегда - пример ЧЕЛОВЕКА.
Не нужно себя сравнивать с людьми других профессий. Это всего лишь защита. Другая профессия - это другая профессия. Психология как и Философия неразрывно связанны с самой Жизнью, в каждом ее проявлении. Психология это познание Духа и законов развития этого Духа. А Дух проявлен не только в офисе.
Поэтому хватит ныть! Либо вы психологи,либо нет. Никакой слабости. Никакой пощады.Ни на то ни на другое мы не имеем права.
Психолог - это ученик самой Жизни. Ученик готовый всегда учиться у Жизни, и постоянно стремиться вперед. И помогать тем, кто отстает.
Какой может быть психолог из того человека, для которого собственная душа потемки?
Не смешите.

#129
Ирина Викторовна Попова 15 окт 2008 в 11:16
#126. Очень похоже на описание настоящего священника. Психолог = священник???

#Ирина Румата Лобанова 15 окт 2008 в 15:25
Святая Инквизиция нервно курит в коридоре...

#133
Александр Труфанов 15 окт 2008 в 16:35
Какая интересная тенденция: девочки против мальчиков.
<Очень похоже на описание настоящего священника. Психолог = священник???>
По-моему, священнодейством там и не пахло. Но у каждого восприятие индивидуально.
Но Ваша мысль мне напомнила о тех священниках, которым исповедуются. Поэтому можно сказать и так, что психолог выполняет и эту функцию (исповедника).Из этого следует, что психолог>священника.
Но это не значит, что психолог проповедует какую-то религию.

#134
Ирина Викторовна Попова 15 окт 2008 в 18:32
Я имела в виду призвание, которое забирает себе твою жизнь. Священником не работают, им живут 24 часа в сутки.
"Психолог - это ученик самой Жизни. Ученик готовый всегда учиться у Жизни, и постоянно стремиться вперед. И помогать тем, кто отстает" - похоже на те же самые 24 часа.
Не вижу противостояния "мальчики-девочки"; по-моему, сторонники Александра есть в обоих "лагерях".
Я согласна с его профессиональными требованиями к психологу.
Я согласна с тем, что нельзя помогать другим, если в себе не можешь разобраться.
Я согласна с тем, что нельзя смешивать психологию и другие професии, и, тем более, проводить аналогии. Пример, когда мастер не может себе помочь: парикмахер не всегда в состоянии себя причесать так же хорошо, как клиента. Тем самым получится, что я поддерживаю точку зрения тех, кто говорит, что психологу тоже необходим психолог.
Я против чётких правил. Есть ситуации, когда чувства и эмоции выходят из-под самоконтроля. Да, психолог должен всегда держать себя в руках, но это совсем не значит, что он будет это делать. Люди уязвимы, психологи тоже. Чрезмерные же требования к себе - панцирь, футляр...гордыня? Человек должен уметь признавать свою слабость, и не должен стыдиться того, что обратился за помощью.
Я не думаю, что психологи - это сверхлюди. Учиться же у жизни должен каждый...

#135
Александр Труфанов 15 окт 2008 в 19:46
>>> Люди уязвимы, психологи тоже. Чрезмерные же требования к себе - панцирь, футляр...гордыня?
Я не думаю, что психологи - это сверхлюди. Учиться же у жизни должен каждый... <<<
Конечно,психологи тоже люди, они тоже уязвимы. Но я говорил не о неуязвимости, а о том, что раз человек выбрал свой жизненный путь, как путь психолога - то он обязан быть готовым к своим слабостям, обязан изучать свои потемки, обязан все глубже и глубже погружаться в себя, обязан саморазвиваться,обязан постоянно учиться у Жизни.
Не должен опускать руки, если сталкивается с какими-то трудностями в себе, не имеет права отчаиваться. Он всегда должен быть в поисках решения той или иной задачи. и т.д. и т.д.
Т.е. у психолога, требования к себе должны быть повышены. психология - это непрекращающийся путь самопознания.
>>>Я имела в виду призвание, которое забирает себе твою жизнь. Священником не работают, им живут 24 часа в сутки.<<<
Все,понял Вашу мысль. Да, психология - это призвание. Только оно не забирает жизнь, она и есть эта жизнь - жизнь психолога.
>>>Чрезмерные же требования к себе - панцирь, футляр...гордыня?<<<
Смотря какая цель повышенной требовательности к себе. Я же говорю скорее о самоотверженности, альтруизме.

#Мария Дашковская 17 окт 2008 в 13:36
Привет всем )) Эти чудесные слова слышу, в основном, когда кто-нибудь хочет получить консультацию на халяву)) (Что мне делать??? Какой я? протестируй меня! Натренируй мне уверенности побольше...) Ну да, мы ж волшебники Взмахнул рукой - и понял, что левый глаз у тебя дергается, от того, что в детстве тебя плюшевым медведем испугали, взмахнул другой - и все проблемы-то рассоааались.... Волшебство, чудеса, удивительности...
А вообще все зависит от того, с какой ЦЕЛЬЮ человек это говорит. Что он при этом от Вас хочет? Когда Вы поймете, зачем человек сказал именно это и именно сейчас, и почему ваша реакция на эти слова переполнена разнообразными эмоциями, Вы поймете, что именно нужно ответить (или сделать).
Старайтесь реагировать не на формальное содержание, а на контекст (подтекст, глубинный смысл.. . )
Анализируйте собственные чувства. ПОЧЕМУ вы испытываете злость (раздражение? гнев?)
ВСЕГДА ли Вы их испытываете, или в конкретных случаях?
СО ВСЕМИ, или только с отдельными представителями рода человеческого?
А вообще-то, окружающие тоже люди. Им можно просто рассказать, почему Вам это не нравится (если Вы сами уже поняли, конечно)
Работайте с причиной... (В том случае, если ситуация Вас не устраивает). Ну или можно и на консультацию сходить к коллегам - никогда не повредит.

#144
Светлана Лозговцева 20 окт 2008 в 15:46
Фразы такие кидают, но кто и почему?
Причина в самом человеке. который нам адресовал:"Ты же психолог!"
Это ЕГО ожидания, это ЕГО потребность в каком-то другом нашем поведении в ЕГО адрес. Это понятно любому психологу, но в этой теме мы больше говорим о своей реакции...
Каждый их нас(психологов) сам выбирает, каким быть. Вернее даже не выбираем, а являемся по факту своего личного уровня духовного развития. Допускаю, что некоторые не согласятся. но я лично ставлю именно уровень духовного развития как первичный, а затем(не умаляя важности) профессиональные навыки.
Кто спорит, что в рабочее время востребованы и проявлены именно профессилональные качества, а вот после работы ? По высказываниям коллег здесь можно видеть некое разделение. Если деловой мундир тесен и от него устаешь, то после работы "лишнее" снимается . А если и нет "мундира"? Тогда не происходит слишком большого изменения в поведении?
Вот и отвечаем , и реагируем на выпады в свой адрес соответственно.
Мне ближе позиция Александра Труфанова. У меня не всегда получается не раздражаться на фразочки"тыжепсихолог")))) Но прогресс есть. Я рассматриваю это как задачу по самосовершенствованию.
Очень просто "заткнуть" сказавшего такое. Уж у психолога достаточен арсенал методик. Вопрос в том, раните при этом вы этого человека или нет? А, главное, важно ли вам это вообще? Вне работы?

#153
Людмила Рифель 3 ноя 2008 в 9:27
Психология - это что помогает мне жить, и это то что мешает. Я уж промолчу про ярлыки, которые вешают родственники и друзья, мол, "Ты ж психолог, какие у тебя могут быть проблемы?!". Странные такие...в первую очередь я человек, который развивается, ошибается, живёт. В общем, на самом деле ,тема актуальная.

#154
Ирина Викторовна Попова 3 ноя 2008 в 9:43
В общем, пора ломать стереотипы, я так поняла. Люди ждут от психологов чуда, как в своё время от компьютеров ждали, что они будут сочинения по литературе писать вместо человека... Работать надо с собщественным мнением: правдивый фильм о психологах, например, смог бы помочь.

#155
Маргарита Марго Моисеева 3 ноя 2008 в 12:32
Все свои отношения дома и в кругу друзей простроены так, что я такой фразы в свой адрес не слышу. Мои близкие люди прекрасно меня знают и это не значит, что я не даю выхода своим, как положительным так и отрицательным эмоциям. Согласна, профессия накладывает огромный отпечаток, но все же...
Мне также бывает плохо и требуется помощь, как и всем остальным, а у психологов свои врачи.

#159
Оксана Зембович 3 ноя 2008 в 17:33
Раньше меня эта фраза выводила из себя, а сейчас (видимо, с опытом) пришло понимание, что люди просто идеализируют нас. Не понимают, что это профессия. И если мне говорят "Ну ты же психолог!", отвечаю: "Да, я психолог, но прежде всего, живой человек. И как человек иногда имею право на плохое настроение, нежелание слушать и помогать! Вы же допускаете, что у стоматолога может болеть зуб, а у хирурга случится приступ аппендицита?" А если начинают в гостях жаловаться, радуюсь, что я не гинеколог))

#160
Котя п'ю тільки узвар Капітошка 3 ноя 2008 в 22:18
>>>>>>>>>>>> #158 " Вы же не берёте работу на дом. Вы домой после работы приходите, и вам хочется побыть дома обычным человеком."
- Анна Строфилева, что значит "побыть дома обычным человеком"? Какой он этот обычный человек? Обычно не принято каждый день после работы рвать на себе волосы и в бешенстве набрасыватся на каждую нелепую фразу самых близких тебе людей. Или у вас не так?
- И да! Если ты работаеш - то имееш право получать за это вознаграждение. Я будущий инженер и у меня аналогичная ситуация дома, и я лично заинтересован в том, чтобы провести некоторую психологическую работу над собой и своей семьей для всеобщего комфорта. Мало того мне самому более интересно решать свои проблемы, тем более это приносит вознаграждение в виде спокойствия и гармонии, примера для других в конце концов.
- Вообще странно, что у психологов возникает подобная проблема. Ладно еще более сложные и очень запутаные ситуации, но тут же все как на ладоне...
- Действительно, существует множество мифов о психологах, множество которых наведены выше. Так почему же спокойно не обьяснять людям это?
***************
( извиняюсь если ошибаюсь, и за ошибки правописания тоже, так как я очень плохо знаю русский язык)

#168
Анна "Сова" Строфилева 4 ноя 2008 в 16:31
#161 Котя SoniCk Капітошка. Обычным человеком - это значит выполнять и другие социальные роли: дочери, сестры, жены, и др. И никто не рвёт на себе волосы и т.п. Просто если тебя воспринимают как машину работающую 24 часа в сутки, то от этого начинаешь уставать. Когда у кого-то проблемы и он начинает отрываться на тебе, чувствуешь себя боксёрской грушей. А если это не один человек, а все ближайшие родственники? Ты с ними спокойно разговариваешь, а они на тебя орут, т.к. кто-то им настроение испортил. И считают что так и должно быть, ведь ты же психолог. А если ты раз в пятилетку рявкнул на них, то ты, блин, уже не психолог. :-)
Просто приятно когда к тебе хорошо относятся не из-за того что ты психолог. И принимают тебя таким какой ты есть. А когда ты начинаешь вести себя в соответствии с ожиданиями окружающих, ты теряешь самого себя. А так хочется быть обычным человеком, со своими достоинствами и недостатками.

#171
Котя п'ю тільки узвар Капітошка 4 ноя 2008 в 22:19
Ты не прав - посидев в групе по психологии и узнав что-нибудь новое, я, обычно, встаю, и вижу, что все проблемы уже решились ))
-------------------------------------
а вообще очень даже интересно пообщатся с пси-хо-хо-хо-хо-логами))))) бгг...
извените пожалуйста - это я побыл обычным человеком, самим собой. %) продолжайте-продолжайте...._)

#173
Alina Nosova 4 ноя 2008 в 23:05
Котя SoniCk Капітошка , очень жалко но вы наверно никогда не слышали о таком понятии как "профессиональное выгорание", и если психолог ВСЕГДА И ВЕЗДЕ будет думать только о психологии, и не давать себе отдыха - то он просто напросто сгорит эмоционально... и если он не умеет отгораживаться от проблем - то грошь ему цена как психологу и специалисту... вот что значит быть обычным человеком...

#176
Александр Труфанов 5 ноя 2008 в 6:20
Алинка Кудрявая Носова, простите, но мне кажется, Вы плохо представляете, что значит "профессиональное выгорание". Иначе Вы бы не ставили наравне такие вещи, как работа, которой занимается психолог и мировоззрение психолога.
Конечно, если для человека психологические знания и философские рассуждения это работа, определенный шаблон поведения, а не развитие и обогащение собственного мира, то да проф. выгорание произойдет, если человек будет постоянно находится в шаблонном поведении. Но этот человек, увы, не психолог.Это просто работяга. Как любой другой, который приходит на работу в ровно назначенное время, в строго определенной рабочей форме... Выполняет свою работу строго по пунктам и т.д. и т.д. Еще раз, это не психолог, а это работяга. =)))
>>>решение проблем в интернете?я такие вещи не поддерживаю,потому что во первых каждый индивидуален,и всех под шаблон<<<
Решение проблем?? Как я понял, проблема только одна - это раздражение. В основном оно возникает из-за непонимания того, что есть психология и кто такой психолог, а также, какова роль психологии в жизни психолога =))) А ведь психология - это наука о душе.
Я надеюсь, никто из здесь присутствующих не оставляет свою Душу на работе???
Всегда есть общее решение, применяя которое, человек найдет для себя индивидуальное решение.
>>>Обычным человеком - это значит выполнять и другие социальные роли: дочери, сестры, жены, и др.<<<
Скажите, Вы когда приходите на работу. Вы перестаете быть дочерью, сестрой, женой??? или Вы как робот, выполняете строго заданные функции??
И вот приходит такой человек(жена, мать, дочь) домой, забыл снять с себя роль психолога... Дома муж, дети...
Муж:
- Привет моя любимая женушка!
- Да какая я тебя жена!! Я психолог!! - ответил с серьезным видом психолог. =)))
>>>А если ты раз в пятилетку рявкнул на них, то ты, блин, уже не психолог<<<
Это вас так сильно раздражает? Почему? Ну и не психолог, ну и что с того? Вам важно признание?
Не в обиду, но мне кажется, что вместо того, чтобы оправдывать свои псих. защиты, Вам следовало бы разобраться, в первую очередь, в самих себе. Свои слабости и сильные стороны необходимо знать как свои пять пальцев. При этом внимательно относится к критике со стороны, именно она Вам поможет увидеть себя со стороны.
Более того, слабые стороны, при адекватном отношении к ним, можно сделать своими собственными сильными сторонами. А именно, если человек цепляется за Ваши слабые стороны, узнайте, чем он цепляется за них, понимаете?
- Ну, ты же психолог!!
- Да, я психолог. У тебя есть сомнения на данный счет? - улыбаясь с серьезным, будто пронизывающим насквозь, взглядом спросил один другого.
- Конечно! какой из тебя психолог, если ты не можешь помочь? Ты даже не способен контролировать себя!
- А какую именно помощь ты хотел бы получить от меня? в чем она должна заключаться? И как я должен, по-твоему, себя вести?
...

#181
Александр Труфанов 5 ноя 2008 в 10:57
>>>Александр Труфанов.убалтать пытаешься именно ты)ты передергиваешь.<<<
Прости, а передергиваю как? Честно, не совсем понятно.
>>>хотя я и согласен,что термин профессиональное выгорания был не совсем верно охарактеризован..<<<
Охарактеризован-то он был верно. Просто я не вижу уместности его применения. Почему я уже объяснил выше.
>>>наука о душе))к слову,если ты изучаешь психологию,то должен знать,что сейчас психология более ориентирована на физиологию человека,и все связывает с его физическим восприятием,хотя я с этим категорически не согласен,и являюсь критиком Фрейда<<<
Психология и физиология вечно соперничали друг с другом. И уж поверь смотреть в одну сторону они никогда не будут - иначе зачем нужна психология? Конечно психология будет ориентирована на физиологию. Во-первых, потому что тело неразрывно связано с психикой. Во-вторых, еще никому не удалось пощупать сознание. А вот тело - пожалуйста. Ключ к разгадке души так сказать.
Хотя мне не совсем понятно, причем здесь Фрейд и физиологическое восприятие человека. Что именно Вы имеете ввиду??

#204
Лилия Бутько 11 ноя 2008 в 13:49
Я училась на психолога и часто слышала подобную фразу от друзей и родных. Иногда огрызалась, иногда пыталась помочь разрешить проблему. Огрызалась, когда это была издевка и "проверка на прочность". Несомненно, знания повлияли на мое мировоззрение и я не могу спокойно пройти мимо. Я не очень хороший психолог - я близко принимаю все к сердцу. "Психолог должен уметь отгородиться" - так постоянно напоминали преподаватели. Я плохо усвоила этот урок. Мне действительно удавалось помочь людям, и они мне благодарны. Но с каждой подобной ситуацией мне было так плохо и тяжело несмотря на успешность, что я фактически отказалась от "призвания". А если проблемы была десйтвительно сложна и болезненно, то эти люди переставали быть со мной столь близки. Издержки побной помощи. Я уже не могу так работать. И даже не пошла работать по специальности. И сорее всего пойду переучиваться. И это всего за два года, когда, как мне казалось, я уже способна быть психологом.
Так что я считаю, что психолог дома должен отдыхать. Иначе вся самоотверженность довольно быстро ипариться. Правда тогда редко удасться избежать обвинений в эгоизме и жестокости.

#229
Анна "Сова" Строфилева 23 ноя 2008 в 21:08
А ещё, когда я говорю что работаю педагогом-психологом в детском саду многие спрашивают: "А какие у детей проблемы могут быть?" Первое время я удивлялась такому вопросу, но потом просто начала спрашивать о том, как они представляют себе профессию психолога. Одни люди говорили, что не знают (раз не знаешь, тогда зачем спрашивать?), а другие, видимо, насмотрелись Курпатова и думают что я так же детей консультирую.

#238
Эльмира Гасанова 2 янв 2009 в 23:23
О психологах ходят легенды, которые приувеличены. Многие просто боятся, что им в душу полезут(или порчу наведут) -я считаю, что страх не лучший советчик! Для себя я многое в жизни применяю, как на себе, так и вокруг себя-во благо!! Бесконечная наука, переплетенная с многими др. (генетика, физика и т.д.) Я рада, что изучала психологию в которую входят интересные и разные отрасли нашего времени!!

#247
Галина Кравченко 31 янв 2009 в 21:02
С начало меня это раздрожало, а потом я заметила интересную вещь, люди бояться общаясь с нами того, что мы все о них знаем, такая фраза как способ защиты.
Обычно использую два варианта:
- Что именно ты мне хочешь сказать, когда так говоришь?
- Ты точно хочешь, чтоб я себя с тобой начала говорить как психолог, ты уверен, что тебе это нужно?

#251
Мария Варовина 26 мар 2009 в 0:05
А я из тех, кто ещё полгода назад говорил собственной сестре: ну ты же психолог! Теперь сама учусь на психолога и понимаю, что эти слова простая манипуляция А манипуляцию нужно просто перевести на "марисанский" и ответить честно)
Я горжусь своей профессией

#252
Елена Кузнецова 26 мар 2009 в 14:18
Прочитала, вроде бы всё, и очень удивлена. Меня называют психологом с почтением и надеждой найти понимание и поддержку. Если для вас психология профессия, очень жаль. Психология - это состояние души и настоящий профессионализм. Конечно не анализируешь всё и вся. Но то, что выключить психолога внутри невозможно - это точно. А вот давать советы и оказывать помощь(терапию) это уже моё право выбора. Но кроме почтения и уважения за всё время работы не слышала ничего дурного не разу. И вот почему. Прежде помогала себе, навела порядок в своей жизни. И теперь на вскидку могу сказать в чем причина неприятностей. А вот что делать с этими неприятностями, человек решает сам для себя. Даже если он стоит на краю пропасти и готов в неё шагнуть, и не просит помощи, это его право и мы (психологи) обязаны его уважать.
А вообще на ошибку имеет право любой здравомыслящий человек, не зависимо от того психолог он или продавец.Просто ошибки психолога, как и врача, очень дорого стоят, в т.ч. и самому психологу. Трудно иметь достойную клиентуру, если нет показателей и результатов. Не помог себе, не поможешь и другим. Это неписанное правило. Или - Спасшийся сам, спасёт другого.Но не стоит бояться оплошностей и трудностей, всё приходит с опытом. Ошибку можно исправить. Ничего не бояться и никогда не ошибаются только дураки.
Источник

А как вы реагируете на эту фразу?

@темы: Заметки на полях, Мысль вслух, Юмор, Интересные наблюдения..., Другие…

---

[*~Naymira~*]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

И вот сейчас .....

[*~Naymira~*]

Было решено и начать с ОБЩЕОБРАЗОВАТЕЛЬНЫХ ДИСЦИПЛИН.
Так вот, о чем бы вы хотели узнать,? *список, прилагается.

ОБЩЕОБРАЗОВАТЕЛЬНЫЕ ДИСЦИПЛИНЫ

1. Английский язык
2. Логика
3. Высшая математика
4. История отечества
5. История и теория религий
6. Информатика
7. Философия
8. Антропология
9. Концепции современного естествознания
10.Педагогика
11.Социология
12.Экономика

и не забудьте сказать, чем именно заинтересовала вас тема(ы)

@темы: Опрос, Мысль вслух

---

Так же хочу всех вас поздравить, пусть и задержкой...

[Giperbor]

Поздравляю, всех вас с прошедшими праздиками....


Жилаю вам успехов, любви и счастья в жизне!!!

А кто сможет найти Всь 4-КЛЕВЕР?*игра, на смекалку

@темы: Программы для психологов, Мысль вслух, Интересные наблюдения..., Другие…

---

Новости

[Giperbor]

После, долгих размышлений в переписке-  *~Naymira~* согласилась-разделить мой труд, и с данного момента является СоВладельцем данного сообщества. Так, что следующие шаги к лучшему, ещё впереди.

Так же, был изменён дезайн- тав более солничным.

Я по прежнему, по возможности, буду с вами

Вопрос: Как вам авый дезайн?

1. Нравится.		4	(66.67%)
2. Не очень...(свой вариант).		2	(33.33%)
Всего:		6

@темы: Заметки на полях, Мысль вслух, Другие…

---

Погода.

[Kalengil]

Часто замечаю, что не дождь то головная боль у женской половины населения, с чем это так сильно связанно, почему погода так влияет на женскую половину населения?

В итоге одна подруга выдала:

-А вобще я просто забываю поесть постоянно..и не сплю почти)

-а что странного?) эт зависит от изменения давления) ня) ну это скажу тебе нам девушкам не в радость...потому что лично у меня голова болит зверски на погоду,а обезбаливающие на меня не действуют( кроме самых сильных.

Почему за собой нельзя следить так чтоб головные боли не доставали или это бесполезно?

@темы: Мысль вслух, Другие…

---

Наука объяснила переселение душ.

[Kalengil]

Случаи, когда человек вспоминает о событиях, которые происходили с кем-то другим, и местах, в которых он никогда не бывал, обычно толкуются как сверхъестественные. Оказывается, наука имеет свой взгляд на так называемую реинкарнацию, пишут "Аргументы и факты".

...Девочка убеждена,

...Девочка убеждена, что имеет взрослых детей, переживает за них, стремится предостеречь от опасностей. Она описывает обстановку дома, мужа, с которым якобы прожила много лет. По совету психиатра, родители отправляются в город, ставший местом действия видений дочери. Там они без труда находят описанные ею улицу и дом, застают всех "родственников".

В интерпретации журналистов такие случаи выглядят как блуждание бессмертной души в иной телесной оболочке. У профессора Элиягу Орота своя версия. Он считает, что психика ребенка может подключаться к огромному информационному резерву, скрывающемуся в коллективном бессознательном. Как если бы персональный компьютер подключился к родоплеменному Интернету.

Психика человека оперирует лишь несколькими процентами хранящейся в памяти информации. Ради душевного здоровья мозг обучается не только помнить, но и забывать - то есть откладывать менее актуальную информацию в дальние ячейки памяти.

Версия ученого логична и более "заземлена", чем теория реинкарнации. Но феномен перевоплощений может быть объяснен и по-другому, с помощью исследований советского физиолога Анохина. Ученый полагал, что так называемые молчащие гены - как бы избыточные, не участвующие в передаче потомству наследственной информации, - вовсе не бездействуют, но кодируют информацию обо всем, что происходит с человеком в течение всей его жизни. Это, по существу, своеобразные гены памяти, многократно дублируемые в организме, которые на молекулярном уровне запоминают все, даже то, что стирает обычная память.

Люди в процессе общения постоянно обмениваются клетками: при рукопожатиях, поцелуях, просто при нахождении в чужом доме, пыль которого содержит отшелушившиеся, но вполне живые клетки его обитателей. Поэтому каждый из нас носит в себе много генетического материала других людей - не всегда знакомых и даже не всегда живых. Обычно этот генетический материал "дремлет", но в каких-то условиях может пробудиться и вызвать изменения в психике носителя. Если донор генетического материала уже завершил свой жизненный путь, носитель позаимствованных клеток словно оживляет в себе его судьбу.

Случаи перевоплощения живущего человека в умершего доказывают, согласно этой гипотезе, большую живучесть генетического материала.

Это принципиально меняет взгляд на само понятие "смерть". Получается, мы не вправе считать смертью ни остановку дыхания, ни прекращение сердцебиения, ни гибель мозга. Пока сохраняется генетический материал человека, умерший может быть воскрешен даже из единственной клетки, например путем клонирования. При этом мы получим не двойника-биоробота, а полноценную личность умершего - ведь "молчащие гены" хранят всю информацию, наработанную индивидом за время жизни. А сохраняться отдельные клетки могут в подходящих условиях сколь угодно долго (профессор Рауль Кано из Калифорнийского политехнического университета оживил микроб, живший 30 млн лет назад).

Значит, хранение генетического материала всех живущих на земле людей может стать началом Общего дела, о котором мечтал гениальный философ Николай Федоров. И ничего сверхъестественного для этого не требуется. Чтобы собрать у всех жителей планеты по одному обрезку ногтя или луковичному корню волоса и хранить их в вакуумированных условиях до лучших времен массового развития технологии клонирования, затрат требуется не больше, чем на производство одной атомной бомбы.
salat.zahav.ru/ArticlePage.aspx?articleID=974&c...

@темы: Смежные медико-биологические науки

---

Хэллоуин и туманность Голова Призрака

[Giperbor]

Поздравляю

@темы: Заметки на полях, Мысль вслух

---

Новая темма

[Giperbor]

На данный момент в сообщество могут вступить все желающии

@темы: Опрос, Мысль вслух, На правах рекламы, Ссылки на…

---

Как я понимаю…

[Giperbor]

Свод правил поведение в сообществе!
Читать обязательно- ВСЕМ.

В профиле, мало эффективен…Раз поступают неподтвержденные- пожелания вступления. Понимаю, тяжело нажать *либо мало понятно-куда нажимать надо*.

Я подумываю сократить текст и убрать кат.
Так же планируется изменить: Тип закрытости сообщества
С В сообщество можно вступить только с моего согласия
На В сообщество могут вступить все желающие ВОЗМОЖНО
При условии появления модераторов.

Кто за!?

@темы: Заметки на полях, Опрос

---

Чего не хватает сообществу?

[Giperbor]

Чего не хватает сообществу?


A) Больше, вкладывающихся людей.
B) Хорошей рекламы на просторах www.diary.ru
C) И пару-другую Модераторов сообщества.

Есть желающие или какие-либо дополнения к списку?


www.diary.ru/~Giperbor/p44275915.htm
Темы внесены, по ходу использования- будут отсеяны лишни.
Об ошибках и т.д. просьба сообщить.

@музыка: http://radio.zen.ru:8108/

@темы: Заметки на полях, Опрос

---

Сон и смерть

[*~Naymira~*]

Ф. Меррелл-Вольф
Oтрывок из книги "Пути в иные измерения"
Полный текст книги можно найти в Библиотеке Лотоса: ariom.narod.ru/Literatura/2002-html/merell-volf...

Исчезновение страха смерти – общее переживание для тех, кто достиг Осознания. Для меня смерть какое-то время представлялась скорее интересным приключением, а не чем-то таким, чего нужно бояться, исключая разве что боязнь физической боли, которая могла быть связана с этим процессом.

До сих пор мне приходилось даже проявлять определенное усилие и противиться желанию смерти в физическом смысле, но не от какого-то значительного личного страдания в этой жизни, а потому, что я чувствовал очень ясно – физическое воплощение действует на Сознание как тормоз, так что смерть в какой-то степени является освобождением для всех людей, за исключением некоторых очень низких типов. Но Познание принесло мне примирение с жизнью в этом мире, и я с готовностью смог принять этот тормоз, поскольку понял, что он служит полезной цели. К тому же я знаю, что Освобождение придет в свое время, когда будет завершена определенная работа, и таким образом все, что требуется, – это быть верным служению, которое не будет непомерно долгим. Так что сейчас я больше забочусь о благополучии физической личности, чем когда-либо прежде, но моя забота о ней похожа на заботу ремесленника о полезном инструменте, плюс определенное чувство, что нужно быть справедливым к ребенку-личности. Что касается смерти, я не вижу в ней ничего трагического, ибо то, что мы обычно зовем смертью, есть лишь переключение в образе жизни или сознания, и ни в коем случае – не конец. Не могу сказать, что чувствую какую-то личную жажду бессмертия, так как меня скорее привлекает блаженство чистого безличного Со-знания. Однако я принимаю ответственность неопределенно долгой индивидуальности, поскольку сознаю, что для этого есть очень важные причины. Итак, я знаю, что в истинном смысле нет ни смерти, ни рождения; что в индивидуальном плане я могу сохранять существование неопределенно долго и что физическая смерть есть лишь изменение способа, которым проявляется Сознание. Во всем этом нет места для страха.

***

В некотором глубоком смысле я уже умер, хотя тело еще существует, и мне не было плохо при этом сущностном умирании. Организм очень скоро приобрел от этого Перехода больше, чем утратил, и теперь явно становится крепче. Но я не устану подчеркивать – сущность умирания не в разрушении физического тела. В фундаментальном смысле это изменение уровня перцепции и апперцепции. Вот мы и подошли к вопросу очень большого практического значения. Если человек, будучи воплощен, не научился объединять (интегрировать) воплощенный и развоплощенный уровни перцепции, тогда относительно личного сознания смерть – это вхождение в состояние, похожее на сон без снов. В более высоком смысле состояние это не является бессознательным, но оно бессознательно для человека личного, хотя он и может переживать нечто наподобие снов, явно строящихся по формальным линиям его опыта в воплощенный период. Это отнюдь не какая-либо произвольная или воображаемая эсхатология. Дело в том, что если какое-то существо в состоянии интегрировать самосознание лишь в единственной области, – например, в сфере человеческого сознания "из пяти чувств" – когда такое чувство отделяется от этого вида сознания и попадает в сознание иного вида, то сколь бы ни был ярок Свет этого нового состояния, оно неизбежно покажется такому существу бессознательным. Спустя некоторое время самосознание может пробудиться к действию и в этом мире, но не будет никакого основания считать эту новую сущность тем индивидуумом, который воспринимал прежним способом.

После такого разрыва самосознания индивидуум оказывается не более чем смертным существом как личность, хотя в высшем или духовном смысле Со-знание "per se" (для себя) не прекращается. На деле природа не гарантирует человеку ничего большего. Ho он может либо за счет собственных усилий, либо с помощью Людей Пробужденных достигнуть непрерывности самосознания. Это – приобретенное или условное бессмертие, которое составляет важную сторону Космического Сознания.

Суть проблемы обретения индивидуализированного бессмертия состоит в том, чтобы в воплощенном сознании научиться интегрировать внешний и внутренний уровни перцепции. Именно этот мистический процесс символизируется квадратурой круга. Соотношение между квадратом и кругом несоизмеримо, а это значит, что отношения и свойства "круга" непостижимы на языке "квадрата". Воплощенный человек – это квадрат, внутренний человек – круг. Основная масса человеческих существ переключается с уровня на уровень бессознательно, и, таким образом, один уровень сознания для другого похож на сон без снов. Вместо того, чтобы быть непрерывными, эти состояния сознания дискретны, а это значит, что при каждом переключении мы имеем как бы двух разных людей вместо одной осознающей себя сущности.
Круг – нерождаем и бессмертен, квадрат порождается во времени и в ходе времени подвержен разрушению. Но "квадратурой" круга или, вернее, "округлением" квадрата "квадратное" сознание поднимается и сливается с бессмертным Сознанием круга. Это дает индивидуальному сознанию бессмертие. Должно быть ясно, что перекрестной передачи во сне или во время транса недостаточно. Человек должен обрести способность бодрствовать здесь и Там одновременно. Если он сделал это, даже если перекрестное соотнесение было достигнуто на один миг в данной жизни, он победил смерть и является бессмертным в приобретенном смысле. Так вот, когда человек преуспел в "округлении" квадрата, он переключил центр своего индивидуального сознания на круг, и таким образом поистине умер, оставшись в физическом теле. В результате, пребывая в миру, он стал Тем, кто не от мира сего.

Те люди, которые не овладели перекрестным соотнесением, переходят по существу после смерти в состояние сна. Рано или поздно у них бывают некоторые восприятия в сноподобном состоянии, и эти восприятия суть обычные небесные миры, когда они лучшего сорта. Видение снов – это продолжение сознания в субъектно-обьектном смысле, но свойство небесных миров – полное блаженство. Практически нет возможности для проявления различения в таких состояниях. Именно контраст муки и радости с их соответствующими причинами имеет тенденцию понуждать сонное сознание к бодрствованию. Такое состояние контрастов – земная жизнь, что объясняет, почему наиболее важные или решительные шаги можно сделать только здесь. Сонливость – огромный барьер. Но большинство людей в этом мире пребывает в каком-то бодрственно-сонном или сомнамбулическом состоянии. Однако, у нас здесь есть инструменты, которые могут расшевелить и пробудить к бодрствованию, тогда как в посмертных состояниях у обычного индивидуума все совсем иначе. Несомненно, страдание – один из самых значительных инструментов такого рода, и таким образом не столько дурной, сколько полезный фактор. Чем больше я изучал эту проблему, тем больше убеждался в огромной ошибке – сосредоточивать так много внимания на зле. Настоящая трудность – это почти всеобщий сомнамбулизм, в котором люди проводят большую часть своей жизни, некоторые проводят много жизней, вообще не выходя из этого состояния. Это, фактически, какой-то гипнотический сон, и подлинная проблема религии – не спасение человеческих душ от зла, а дегипнотизация ума.

Великолепная возможность изучения основной природы обычной смерти представлена в феномене хорошо знакомых состояний бодрствования и сна. Человек переходит в сон, чтобы действовать во сне, или время от времени уходит в состояние сна без снов. Обычно во сне человек не знает, что он спит. Это значит, что он не овладел перекрестным соотнесением сознательно, и в этом случае уже есть предвкушение того, что происходит при обычной смерти. Но можно видеть сны и в то же время знать, что ты спишь, сохраняя в уме память бодрственного состояния. В этом случае самосознание совершило перекрестное соотнесение. Так вот, сделать это раз в жизни достаточно, чтобы в принципе получить возможность прерывать посмертное состояние, отделившись от физического тела. Это, несомненно, решительный шаг к Познанию. Так что ученик хорошо сделает, изучив тщательно все феномены, связанные со сном и бодрствованием.
Можно даже заснуть, а затем пробудиться, сохраняя самосознание непрерывным. В таком случае тело переходит в сон, а сознание, переставая функционировать на физическом плане, остается активным на других уровнях, В какой-то мере это внутреннее состояние можно соотнести с разумом, так что кое-что сохранит и внешняя память, но это не является существенной чертой непрерывности самосознания.

Состояние сна настолько важно, что о его природе стоит сказать несколько больше.

Если верно, что человек может, по существу, спать, пребывая активным в физическом теле – и большая часть жизни здесь проходит именно в этом состоянии, – так же верно, что некоторые из состояний, в которые входят, когда тело спит, в действительности гораздо более бодрственны, чем любое из тех, которые возможны в физическом теле.

У большинства людей подобные переживания бывают очень редко. Важный отличительный признак этих состояний – действие, которое они оказывают на бодрственную жизнь. Они могут обогащать, углублять внешнюю жизнь или придать ей новое направление. Они приводят к возрастанию подлинной разумности. Это – предвестники Подлинной Жизни.

Сонное состояние, напротив, создает чары, мучительные или приятные, которые производят как бы наркотическое действие и на волю, и на разум. Помимо наркотиков, сходное действие часто оказывает лунный свет. Гипнотическое состояние – это и есть состояние сна. Подобное сознание склонно овладевать человеком, уводя его от решений, принятых в свете ясного и проницательного рассуждения. Это очень типично для психологии толпы и выдает причину, почему на управление сознанием масс наиболее успешно действуют скорее психологические девизы, чем призыв к разумному решению. (Между прочим, это дает объяснение роковой ошибки всех народных правительств. Демократия может иметь подлинный успех, когда массы избирателей действительно Пробудятся в подлинном смысле слова. Иначе глупость имеет преимущество перед мудростью, создавая видимость, которая привлекает сознание масс.)

Характерно, что сонное сознание отличается свойством, которое можно назвать "затуманенностью" или "помраченностью". В нем нет ни ясности, ни четкости. Способность к различению в сонном состоянии слаба. Недостает также и твердости воли. Спящий витает в своем сознании вместо того, чтобы быть в нем исполнителем. Он может видеть сны идеальные и прекрасные и быть свободным от плотного и чувственного, но самому сновидцу при этом недостает характера и силы. Все его снаряжение в целом особенно скудно для разрешения рабства субъектно-объектного сознания. Он может быть добрым человеком и заслужить долгие периоды сонного блаженства, но все это еще не Освобожденное Состояние. Так что, в общем, должно быть вполне очевидно, что для того, кто намерен достичь Высшего Сознания, одной из первых необходимостей является преодоление склонности к сонному состоянию. Чтобы добиться такого владения, можно придумать разные полезные занятия, которые культивируют качества, прямо противоположные сонному сознанию. Таким образом, всякая деятельность, которая требует энергичного, активного и решительного использования ума, а также целенаправленного усилия, в особенности в тех направлениях, которые более или менее неприятны, в высшей степени полезна.

Острый интеллект создает одно из лучших противодействий сонному состоянию. Но его опасность в том, что он может развить эгоизм до такой степени, что это может стать серьезным барьером. Но, по моему мнению, легче справиться с чрезмерно развитым эгоизмом, так как здесь у нас есть сила для работы, чем создать необходимую энергию в слишком сонном сознании. Так что я должен поместить сомнамбулизм, а не зло, на первое место среди проблем, с которыми надо справиться нашему человечеству, если оно намерено двигаться к Освобождению.

@темы: Мысль вслух, Интересные наблюдения...

---

Образы смерти в русской культуре: лингвистика, поэтика, философия

[*~Naymira~*]

Т.А. Лисицына
Статья с сайта anthropologia.spbu.ru/
Фигуры Танатоса. Философский альманах. Пятый специальный выпуск. СПб., 1995

Многослойность русской культуры особенно ярко проявляется в трактовке универсумов бытия, к которым принадлежит Смерть. В русской культурной традиции сложились две наиболее своеобразных линии осмысления этой универсальной категории: литературно-художественная и народно-фольклорная. Они воплотили в себе оригинальность русского мировидения, в котором отношение к Смерти является средоточием ценностей Бытия.

***

1.Мифологические образы Смерти, отражающие разные эпохи дохристианского религиозного сознания, сохранились в языковой памяти русского народа в виде древнейших суеверий и верований, воплотившихся в поговорках, присловьях, отдельных наименованиях. Стержневым в фольклорной модели является представление о раздвоенности бытия, выступающее как форма его непрерывности. «Загробный мир», куда обычному человеку попасть можно только после смерти, во многом аналогичен миру земному: там существует деление на добрых и злых, «своих» и «чужих» мертвецов. Более того, покойники влияют на бытие живых людей, помогают или вредят им, это также живые, двойственные в своих проявлениях существа, поведение которых во многом определяется родом их смерти. Жизнь и смерть в народных представлениях пронизывают друг друга как взаимопереходящие формы непрерывного и многоуровневого бытия.

Центральной фигурой в мире мифологических существ является персонифицированный образ Смерти, предстающей человеку в последние минуты жизни в облике высокой женщины в белом одеянии. Недвижная и безмолвная белая женщина как некий статичный символ, явленный знак беды, несчастья, а русской мифологии отличается от персонифицированного античного образа Смерти, отразившегося в русской культурной традиции - особенно XVIII-XIX вв. Здесь алчная, лютая, безжалостная смерть предстает в облике женщины с косой или серпом, активно уничтожающей жизнь. Зыбкость и условность грани между миром реальным и потусторонним подтверждается наличием множественных персонифицированных ликов смерти, окружавших живых. Это упыри, лешие, водяные, вампиры, клохтуны, еретики и другие низшие мифологические существа, сохраняющие гипертрофированное человеческое обличье и сливающиеся с природой. «Вредящие» мертвецы не покоятся недвижно в могиле, но продолжают жить после смерти активной разрушительной жизнью, символизируя устойчивое в массовом сознании представлении о смерти как об угрозе физического уничтожения.

Естественнонаучное познание мира, приближаясь к постижению главной тайны бытия, открыло перед нами в обнаженном виде физиологию /анатомию/ смерти, не сумев, однако, постичь ее таинства. Результатом этого стало возникновение обширных пластов биолого-медицинской терминологии, внедривших в словесное поле русского языка множество латинизмов. Сохраняя автономность своего функционирования, научные термины не вошли в тесный контакт с общепринятыми обозначениями и не поколебали давнюю и прочную традицию ненаучного восприятия смерти, усложнив многослойность единой языковой картина мира. Более того, научное определение смерти также имеет свои парадоксы, одним из которых является так называемая «условная смерть» как прекращение существования человека перед законом /ст. 12 ГК/.

2.В русской литературной традиции Смерть является предметом философского анализа, в котором с удивительной полнотой раскрывается многогранность связей ее с определяющими характеристиками человеческого бытия. Среди наиболее характерных линий осмысления Смерти в контексте бытия можно выделить: а) отношение к смерти как к сердечной утрате, событию, вызывающему сильное эмоциональное переживание (областью концентрированного выражения эмоционального образа Смерти становится русская элегия, существовавшая как «стих плачевный и печальный» в русской культурной традиции более полутора столетий); б) смерть как разрушение жизни - эта тема приобретает наиболее трагическое звучание в сфере любви: именно в смерти любимого человека раскрывается вся неумолимая жестокость смерти, разрушающей земное счастье; в) восприятие смерти как данности судьбы, закона жизни, уравнивающего всех живших в бездеятельном молчании; г) смерть как начало инобытия, смысл и содержание которого задается при жизни: прекрасное очарованное «Там» как воплощенный идеал бытия либо участь загробной снеди для червей; д) смерть как длительный процесс умирания души - «духовная» смерть при жизни - самая острая тема в русской философско-литературной традиции, «живой труп», «мертвая душа», «лишний человек» - вот ярчайшие образы русской культуры, отразившие философское осмысление смерти и жизни в их сложной взаимосвязи; е) смерть как продолжение жизни, сохраняющее целостность бытия: унося человека из жизни, она не прерывает духовных нитей бытия; ж) смерть как желанное избавление от жизни, жажда смерти как форма протеста против недостойной человека жизни - эстетизация смерти как радостного прощания с жизнью.


Диалектика «жизни и смерти очень выпукло отражена в русском Слове, которое соединяет в себе - часто в рамках единой смысловой структуры - «живое» и «неживое», Характеристики смерти, воплотившиеся в русском Слове, отражает его многогранную оценку как физического и эмоционально-психического состояния, как границы земного пути и одновременно его продолжение в иных (только внешне) формах, как результата человеческих отношений в обществТ. Обильная фразеология смерти в языке являет ее нам как важнейшую антиномию жизни: два аксиологических полюса смерти, представленные в языке (торжественно-приподнятое отношение в высокой культурной лексике и резко негативная неэстетичная оценка смерти в разговорном и грубо-просторечном выражении), отражают разные аспекты содержания человеческой практики, преломившейся в сознании различных социально-культурных слоев носителя языка. Функциональный статус набора языковых средств, отражающих восприятие и осмысление Смерти, изменялся в истории русского языка, отражая смену системы ценностных ориентаций и соответствующих им стандартов и эталонов в мировосприятии человека. Смена социально-психологических установок личности в новой культурной парадигме меняет когнитивный и вербально-семантический механизм. Новые социально-культурные образы смерти отражают и новые духовные ценности, и иную социокультурную ситуацию, но они пропитаны опытом поколений, воплотившимся в ментальном механизме нации, важнейшей формой реализации которого является язык.

@темы: Мысль вслух, Интересные наблюдения...

---

Один на один со смертью

[*~Naymira~*]

(cоциально-философские и
политико-правовые аспекты феномена суицида)

И.П. Красненкова

На исходе веков человечество в который раз задается проблемой quo vadis. Социальный позитив оказывается возможным в теории, но, как правило, мало вероятным на практике. Антилогика истории фиксируема проще любой исторической логики. Какой нибудь добропорядочный социолог-интеллектуал по-прежнему производит впечатление если не наивного, то, по крайней мере, утопически, оторванно от современных реалий общественной жизни, мыслящего чудака, наподобие сумасшедшего "дока" из американского фильма "Назад в будущее". Экзистенциально поставленная проблема несоответствия человека миру, мира — человеку приобретает черты глобальности. На таком социальном фоне стоит ли удивляться "помолодению" суицида, интенсивности его роста и всеохватывающему характеру "черного феномена", вовлекающего в свой круг не только мыслящие существа, но и "неразумных" животных. Думаю, что все-таки удивляться стоит, необходимо, ведь даже от такого рода удивления рождается философия.

***

На протяжении почти уже двух веков неподдельное удивление вызывает у философов, культурологов и социологов ряд загадочных суицидальных констант, в числе которых преимущественно сознательный характер самонасилия, а также стабильность сопровождающих самоубийство асоциальных факторов, к которым относят время дня, пол, возраст и сезон совершения насильственного деяния.

С того момента как измерение интенсивности суицида стало частью демографического знания, суицидологи различного толка вынуждены констатировать, что разные эпохи существования человечества имеют почти постоянный процент лишающих себя жизни в состоянии сумасшествия, или невменяемости, а именно: 17%-20% от общего числа добровольных смертей, — тогда как жертва самонасилия (или "самоагрессии", по выражению американских суицидологов), не обремененная ни какой-либо психопатией, ни сложными обстоятельствами личной жизни, ни порочными склонностями, годами вынашивает зловещий замысел самовольного ухода из жизни и, дождавшись подходящего, по ее расчетам, момента, немедленно претворяет его в жизнь. Видимо, именно эта особенность суицида побудила современных медиков, микробиологов, химиков-органиков, а также психиатров-практиков искать в человеческом организме "вещественное" подтверждение скрытой предрасположенности к самоубийству, что повлияло на обнаружение специфики влияния на мозг человека понижения уровня содержания в нем серотонина в качестве своего рода "предсказателя" суицидального поведения. Однако сами исследователи, в лице, например, ведущего специалиста в этой области профессора психиатрии Колумбийского университета Джона Манна, вынуждены были констатировать, что на протяжении всей человеческой эволюции уровень серотонина поражает своими стабильными показателями, понижение уровня его содержания в клетках мозга недостаточно для научного предсказания суицида, также как использование этого вещества в клинических целях по меньшей мере проблематично, ведь "успеха" добиваются, как правило, по мнению ученого, те самоубийцы, которые "заботливо планируют" самонасилие, а не импульсивно действующие личности с разбалансированной нервной системой, поэтому серотонин может выступить в качестве "фактора риска", но не может кардинальным образом повлиять на раскрытие "печальных секретов" этого явления.

Не только такое новое направление как нейробиология, но уже достаточно давно и медицина, и психиатрия пытаются дать четкую дефиницию понятию "сознательный суицид". Считается, что сам термин "суицид" стал использоваться суицидологами с момента опубликования в начале нашего века знаменитого исследования-эссе о самоубийстве французского социолога Э.Дюркгейма, сосредоточившим свое внимание в основном на сознательном характере феномена.

Сегодня суицидологи, как правило, определяют сознательный суицид как результат проявления дееспособной воли, когда страдающим лицом является сам активно действующий субъект, знающий об ожидающих его результатах и сознательно выполняющий план насилия. Перед нами, таким образом, обнаруживает себя феномен особой болезни сознания, для которой еще не придумано медицинского термина, но именно по этому своему показателю он становится объектом пристального внимания философов, социологов и даже политиков.

Исторические корни явления сознательного суицида обнаруживают не только социально-философские, но и политико-правовые аспекты рассмотрения этого феномена. История человечества (известная нам по различным источникам материального и духовного характера) доносит до нас различные трактовки сознательного суицида. С очевидной определенностью можно выделить существование ритуального самоубийства на Востоке (сэппуку=харакири и сати), понятие о суициде как о "легкой" и даже "приятной" смерти периода родо-племенных отношений и некоторых периодов античной истории, а также понятие о греховности самоубийства в рамках христианской культуры. Такой разброс оценок приблизителен, т.к. даже в рамках названных культурных ареалов существовали диаметрально противоположные оценки этого деяния не только с этической, но и политико-правовой точек зрения.

Любопытно, что уже в ХХ веке периодически происходит возврат к наиболее архаической форме "старческого альтруизма" (самоубийство стариков, человеческие жертвоприношения в древних обществах), например, в трудах знаменитого русского микробиолога и геронтолога И.И.Мечникова, при постановке проблемы эйтаназии современными медиками-онкологами.

В газете "Совершенно секретно" N 10 1996 года, а также N 2 1997 года были опубликованы материалы с характерными названиями: "Доктор смерть" — об американце Джеке Кеворкяне — враче, помогающем безнадежно больным "легко" уйти из жизни — и "Майданек на дому" — отклики читателей на статью о докторе-убийце. Подборка писем указывала на дифференциацию мнений читателей по затронутому вопросу, даже учитывая тенденциозность преподнесения материала любым средством массовой информации, нетрудно предположить достаточное количество откликов как "за", так и "против" эйтаназии не только в нашей стране, но и в мире. В подтверждение этой мысли можно констатировать тот факт, что в сентябре 1996 года впервые в истории человечества на законных основаниях позволили умереть больному раком простаты в Австралии, в одном из своих штатов легализовавшей такого рода стороннее вмешательство.

Экскурс в историю проблемы обнаруживает, что именно христианский взгляд на смерть и человеческую свободу привнес нечто совершенно новое в оценке суицидального акта (излишне напоминать о важности влияния христианских ценностей на современную культуру на протяжении всего последнего тысячелетия), по сравнению с восточным ритуалом или античным чувством собственного достоинства (особенно в форме политического самоубийства эпохи римских императоров). Вместе с правом на абсолютную индивидуальную свободу человек в христианском мире получил и особую форму искушения этой свободой — искушение смертью по своему разумению с большей силой, чем в античные времена, т.к., хотя античный мир и знал массовые самоубийства, таких эпидемий самоубийств, какие возникли в христианскую эпоху, особенно в наш век технического прогресса и экологических тупиков, он все-таки не знал.

Совсем недавно, в конце марта прошлого 1997 года, Америка была шокирована трагедией в фешенебельном предместье Сан-Диего — Ранчо Санто-Фе — крупнейшим в ее истории массовым добровольным самоубийством 39 человек, принадлежавших к культовой организации "Врата Небес". Журнал "Тайм" оценил эту трагедию как намечающийся в США "кризис веры".

Христианство осуждает самоубийство в качестве следствия впадения в смертный грех уныния, а также как форму убийства в нарушение заповеди "не убий!" (постановление Тридентского собора 1568 г. согласно истолкованию Блаженным Августином шестой заповеди). Эпоха "первых христиан" практически не знает самоубийства (Новый Завет дает в качестве примера две судьбы: отчаявшегося получить прощение своему предательству самоубийцы Иуды и преодолевшего отчаяние троекратного отречения от Христа апостола Петра). Русский философ В.С. Соловьев дал замечательную по своему проникновению в суть проблемы интерпретацию греха уныния (отчаяния) в "Трех разговорах" (см. "Разговор второй").

Век Просвещения в лице Д.Юма и Ж.Ж.Руссо сломал представление об абсолютной неприемлемости цивилизованным человечеством права человека на смерть. Логическим завершением такого по существу атеистического взгляда на самоубийство в истории человеческой культуры явилось принятие советским законодательством в 1922 году в России статьи 148 Уголовного кодекса, совершенно исключающей наказуемость самоубийства и покушения на него и карающей лишь за содействие или подговор к нему.

Следует отметить, учитывая общую направленность рассмотрения феномена суицида в моей статье, что Россию отличало от многих европейских государств более взвешенный и дифференцированный подход к этому явлению общественной жизни: законы, карающие самоубийство, постоянно уточнялись и дополнялись. Так, например, до проведения реформ Петром Великим предусматривался только суд церкви и никакой уголовной наказуемости за покушение на самоубийство или за самоубийство. Первые формы наказуемости сознательного суицида появляются в военном уставе Петра Первого за 1716 год. Позже по русскому законодательству классифицировались 2 вида самоубийства: суицид, совершенный в состоянии вменяемости (уголовно наказуемо), и в состоянии невменяемости (ненаказуемо), причем меры, предпринимаемые в отношении сознательно покушавшихся на собственную жизнь, постоянно смягчались (см. Уложения о наказаниях 1845, 1857, 1866 и 1885 годов). Не подвергались в соответствии со статьей 1474 Уложения наказанию лица, которые пошли на смерть по великодушному патриотизму ради сохранения государственной тайны или из желания сохранить честь и целомудрие (самоубийцы такого рода не лишались церковного погребения, все их распоряжения оставались в силе).

Для сравнения с приведенным дифференцированным подходом к оценке суицида в России достаточно привести несколько примеров европейского законодательства: Англия смягчила кару за самоубийство только в 1870 году, лишь в 1961 отменила уголовную ответственность за суицид; уголовное законодательство Нью-Йорка считало покушение на самоубийство преступлением до 1919 года. Россия под давлением передовой правовой мысли по Уголовному Уложению 1903 года уже не считало самоубийство преступлением, а предусматривало ответственность только за подговор к самоубийству.

Таким образом 148 статья Уголовного кодекса от 1922 года в советскую эпоху явилась логичным завершением отечественного правотворчества. Однако мы оказались не застрахованы от другого рода крайности: в нашу бурную эпоху всякая суицидальная попытка без криминала стала рассматриваться в СССР как явление исключительно психопатологического ряда, результатом же выступило не снижение суицидальных показателей, а их неизменный замалчиваемый властями рост, так что когда суицидальная статистика стала для нас реальностью, мы обнаружили фантастические по своей удручающей сути показатели по самоубийству. В СССР произошел на основе нового уголовного законодательства возврат к "эскиролевской" концепции самоубийства, жестко увязывающей суицид с душевной болезнью, сознательная же форма самонасилия стала расцениваться как умышленное доведение (подговор) до самоубийства.

В советское время был ликвидирован сектор социальных аномалий при Центральном статистическом Управлении. В этот период нашей истории существовала официально признанная статистика только по доведению до самоубийства, она обнаруживала странные демографические перекосы: большинство такого рода самоубийств совершалось в сельской местности (более 51 процента), несмотря на то, что суицид в мире преимущественно — явление городское; уровень образования самоубийц был в основном средний, или неполный средний, тогда как феномен сознательного суицида чаще фиксируем в высоко интеллектуальной среде (в царской России, например, это офицеры флота, представительницы высших женских учебных заведений, известные поэты, художники и т.д.); по своему социальному статусу советские самоубийцы — это чаще всего колхозники или домохозяйки (вся сравнительная статистика приводится на конец 80-х годов, см. в кн. И.А.Алиева "Актуальные проблемы суицидологии." Баку, "Элм"., 1987).

Несмотря на явную неполноту информированности по суицидологическим вопросам исследователи вынуждены были констатировать преимущественно сознательную природу "самоубийства с человеческим лицом" (прежде всего об этом свидетельствовала тщательная спланированность доведенными до самоубийства суицидального акта). Интеллектуальный же характер самоубийства, как тогда казалось, нашел себе "благоприятную" почву в среде русской эмиграции, чему посвящена талантливо написанная статья Н.А.Бердяева "О самоубийстве".

Современные средства массовой информации в нашей стране отличает, как мне видится, значительная тенденциозность в преподнесении материала по суицидальной статистике, связанная с политической ориентацией изданий (например, "Известия" и "Советская Россия" акцентируют внимание на суициде в среде рабочих, объясняя их социальной напряженностью из-за невыплаты зарплат, однако, объяснить ночной выстрел в кабинете директора Федерального ядерного центра в Снежинске Владимира Нечая /1996 г./ или самоубийство акад. Легасова /1988/ с позиций социального детерминизма оказывается гораздо труднее; журнал "Огонек" пытается обосновать суицидальный всплеск в Европе и России длительным существованием тоталитарных режимов на их территориях, но обходит молчанием высокие суицидальные показатели в США и других демократически ориентированных государствах). Такая предвзятость в оценке "черного феномена" вредит серьезному научному анализу этого явления. Публицисты не обременяют себя вопросом, почему "расширенный суицид" (т.е. самоубийство, отягощенное убийством родственников) не встречался в блокадном Ленинграде, когда реальностью была смерть от голода, но встречается сегодня, когда, по их предположениям, основным провокатором является невозможность прокормить семью из-за несвоевременной выплаты зарплаты.

Сегодня мы возвращаемся на круги своя: в нашей статистике: все основные показатели по суициду приобретают характер присущей им универсальности, однако, очевидно, что такого рода универсальность не утешительна. Причины коренятся глубже, чем это можно предположить при беглом взгляде на "событие". Хотелось бы, однако, заострить внимание социологов и политиков на том, что сознательный суицид может выступить в качестве той лакмусовой бумажки, которая поможет отличить черное от белого на протяжении всей нашей противоречивой истории последнего столетия как в сфере нравственности, так и в области политической.

Не следует забывать, что несмотря на специфическую суицидологическую статистику в нашей стране в советское время отнюдь не в эмиграции покончили собой такие яркие личности как Марина Цветаева, Владимир Маяковский, Александр Фадеев, акад. Валерий Ал.Легасов. В саратовском "Новом стиле" даже появилась статья с версией — "Гагарин совершил самоубийство" (хотя сама эта версия гибели известного космонавта опровергается).

Для того чтобы плавно перейти к рассмотрению социального подтекста сознательного суицида, необходимо в сжатом виде остановиться на той идеологии, которая составила "нерв" борьбы либеральной общественности в России и за рубежом за "естественное право" человека на смерть.

В XVIII веке философ Д.Юм утверждал в своем знаменитом эссе "О самоубийстве": Постараемся же вернуть людям их врожденную свободу, разобрав все обычные аргументы против самоубийства и показав, что указанное деяние свободно от всякой греховности и не подлежит какому-либо порицанию в соответствии с мнениями древних философов" [1]. Однако все эссе выстраивается как опровержение тезиса о свободе человека и более походит на скептический фарс по поводу относительности какой бы то ни было свободы в мире, не исключая права человека на "свободу" распоряжения собственной жизнью.

Внутреннее противоречие, скрытое в просвещенческом истолковании индивидуальной свободы личности имело печальные последствия, т.к. по существу разрешало человеку ошибаться, как ему заблагорассудиться, но даруя право на ошибку, не решало тех мучительных внутренних проблем, которые ставят личность на грань между жизнью и смертью, обрекая на выбор последней, что собственно и подтвердил печальный опыт законодательства в нашей стране.

Подведем предварительные итоги: историко-культурологическое исследование феномена самоубийства вне конкретного социального контекста приводит к своеобразному "тупику" многознания, которое, по мысли древнего философа Гераклита, "уму не научает", однако оно с очевидностью обнаруживает индивидуалистический характер самонасилия даже в альтруистических суицидальных актах, даже под гнетом обезличивающей статистики советского периода в нашей стране. Сквозь толщу условностей, обрядов, обычаев, традиций проступает биение живого пульса личности, помещающей себя в рискованные обстоятельства ("пограничную ситуацию" между жизнью и смертью), путеводной же звездой такой личности выступает специфика человеческого сознания, его способность к рефлексии, связанность в нем интеллекта с волевым началом (или "практический разум", в терминах И.Канта).

Не случайно в своих оригинальных исследованиях современный английский ученый Р.Дж. Фрей (R.G.Frey, Univ. of Liverpool, author of discussion note "Did Socrates Commit Suicide?") различает суицид и смерть от самоповреждения, ставя проблему: всякое ли самоубийство действительно само-убийство, т.к. изначально можно рассматривать суицид в 2-х планах — узко и широко. С точки зрения Фрея, харакири — это, безусловно, самоубийство как самоисполнение задуманного заранее акта смерти, но вот, если, к примеру, Джон бросился под поезд, то убивает его поезд, а он только поместил себя в рискованные обстоятельства равносильно тому, как если бы он взял билет на самолет, который в полете бы разбился, хотя он об этом и не догадывался [2].

Загадка суицидального сознания — эта та область, в которой может и должна проявить себя современная философская теория, учитывая, конечно, достижения исследователей во всех возможных аспектах рассмотрения этого мрачного явления.

Стоит упоминания, что исследования последних лет, проведенные в нашей стране Амбрумовой А.Г., Тихоненко В.А., Бергельсон Л.Л. и др. также выдвинули перед современными суицидологами проблему о спорном понимании самоубийства как сугубо аутоагрессивного акта психически больного человека, убедительно указав на то, что значительная часть самоубийств совершается психически здоровыми людьми в результате социально-психологической дезадаптации личности в условиях "микросоциального конфликта".

Необходимо отметить, что, как мне представляется, "микро" может стать "макро"-конфликтом, если использовать оценку социальной регулируемости поведения личности, данную в начале нашего века Э.Дюркгеймом. В частности, с точки зрения известного французского социолога, для защиты общества от всплесков массового суицида необходимо отчетливо представлять зависимость сознательного покушения на свою жизнь от степени социальной интегрированности личности. Имеется в виду как возможность жесткой, предельной регуляции поведения личности со стороны общества (например, существование пенитенциарных учреждений — от тюрем до исправительных учебных учреждений; в древности — существование института рабства, в России — крепостничества) — следствием выступает "фаталистический" тип самоубийства, — так и "слабая" регуляция персонального поведения (варианты заброшенности детей в семье, отсутствие уголовной наказуемости суицида в обществе) — как следствие, — "аномический суицид" (особенно в среде подростков, эффект разобщенности, отчуждения).

Обе крайности, по мысли Дюркгейма, одинаково опасны в плане провоцируемости сознательного суицида. Подтверждает данную мысль и существование как эгоистического, так и альтруистического характера самоубийства, которые совершают либо асоциальные личности, либо излишне интегрированные (например, солдат-самоубийца, бросившийся на гранату, спасая жизнь своего товарища).

Интересно в этом плане рассмотреть природу сознательного суицида не только в плане конфликта личности с обществом, но и в плане асоциального характера соотношения личности и ее биологической нормы, учитывая существование таких суицидальных констант как пол, возраст несчастных самоубийц, а также время суток и сезон совершения страшного деяния.

Давно уже принято считать одним из фундаментальных теоретических вопросов социологии и одновременно суицидологии — существование ряда социальных (демографических) констант, в число которых входит странное соотношение 1:3, означающее, что в мире на одну женщину-самоубийцу приходится в среднем три мужчины (не означает ли это эволюционное сохранение той особенности, что более рациональная природа мужчины склонна к сознательному суицидальному акту в большей степени, чем "хаотическая", более защищенная инстинктом самосохранения и сохранения рода, природа женщины).

Философы и математики, инженеры и социологи пытаются обнаружить приемлемые для науки методики исследования "загадочных соответствий". Поиски ведутся в области открытия законов самоорганизации строения и динамики социума, в области изучения влияния на человека генетических, географических, космических факторов, а также в области раскрытия законов числовой гармонии мира. Например, по расчетам создателя "модульной теории социума" А.А.Давыдова получается, что от несчастных случаев, самоубийств и убийств в мире погибает в среднем 8 из 10.000 человек населения земного шара, что, по расчетам ученого, соответствует функции коллапса. Т.о. суицид вносит свою печальную лепту в саморазрушение той системы, которую мы называем человечеством, он также обнаруживает страшную тенденцию "обратной эволюции" в развитии всего живого в ХХ веке, постоянно недооцениваемую современными политиками из-за отсутствия у них менталитета глобальности.

Кроме того, что суицид преимущественно "мужское явление", хотя женщины и опережают мужчин по числу суицидальных попыток, он еще и явление "молодое", т.к. суицидальный возраст без различия пола, национальности, места проживания — это 19-40 лет, т.е. период наибольшей жизненной активности человека. Коррективы в эту константу не внес ни "помолодевший" суицид в США и Европе, начиная с конца 60-х годов нашего века, ни искаженная статистика советского периода в нашей стране, ни культурологические исследования истории анализируемого феномена. Например, когда в странах Европы, США, Канаде, Японии и Австралии стал наблюдаться неизменный рост суицидальных попыток в молодежной среде, а смертность от самоубийства стала третьей ведущей причиной ухода из жизни молодых людей в возрасте от 14 лет и старше, то суицидальный "всплеск" опять-таки пришелся на наиболее "сознательный" возраст (сохраняется по сей день) — от 20 до 24 лет.

Время и сезон сознательного суицидального деяния не менее странны по своим ведущим характеристикам. Ф.Ницше, Н.В.Гоголь, М.М.Пришвин не однажды отмечали особое влияние на психику человека "слепящего" полдня. Именно полдень составляет наиболее опасное в плане суицидальных попыток время суток. Недавно опубликованная в газете "Труд" заметка так и называлась: "Роковые шаги при свете дня". Очевидно, что не мрачные "подвалы" бессознательного, а, напротив, отчетливая ясность сознания с большей вероятностью может стать опасным провокатором суицида в дневные и утренние часы, чем, если бы, акт самонасилия совершался ночью.

В работе "Земля в объятиях солнца" выдающийся русский космист А.Л.Чижевский писал о причинах "весенних кризисов" в человеческом сообществе. Ученый приходил к обескураживающему выводу, что человек сводит счеты с жизнью чаще всего тогда, когда "внешняя природа" менее всего располагает его к смерти в психологическом и экономическом отношении, в частности, не только сезон (весна), но и благоприятные климатические условия (не холод или жара), а умеренный климат центральной Европы, например, выступает в качестве суицидального провокатора. Чижевский настаивал на том, что воздействие окружающей Среды на нашу психику несравненно глубже, чем это представляется обыкновенно с позиций последовательного антропоморфизма. Он делал вывод о предрасположенности живого организма в периоды сезонной солнечной активности к "резким и бурным" психическим переживаниям, включая суицид. Ученый констатировал однако, что только "крайний индивидуализм", подкрепленный рядом внешних влияний, может стать основанием возникновения психической эпидемии в форме коллективного самоубийства (он руководствовался, рассуждая от противного, представлением о том, что в периоды "бури и натиска", т.е. в периоды существования социальных катаклизмов число самоубийств резко снижается, коллективное сознание как бы "съедает" индивидуальность). Т.о. даже такая суицидальная константа как сезон (весна, начало лета) указывает не только на внешний характер влияния жизненных обстоятельств на сознание самоубийцы, но и на глубоко личностный, внутренний характер специфического суицидального индивидуализма (эгоцентризма) [3].

Суицидологи выделяют ряд социальных факторов-провокаторов сознательного суицида: урбанизация общества и как следствие ее ослабление института семьи, раннее половое развитие подростков в городе; последствия непродуманной эмансипации женщин; влияние на сознание средств массовой информации, а также характер вероисповедания и некоторые другие факты общественной жизни.

Согласно исследованию Всемирной организации здравоохранения, по публикациям журнала "Огонек",45,1996, если в 1990 году первыми тремя причинами смертности были воспаление легких, желудочно-кишечные заболевания и болезни новорожденных, то в 2020 году список возглавят сердечно-сосудистые болезни и жестокие депрессии с вытекающими последствиями — резким ростом самоубийств (третью позицию займет гибель от несчастных случаев). Основной суицидальный показатель — количество осуществленных самоубийств на 100.000 жителей на определенной территории также очень высок как для стран с преимущественно неэпидемическим характером заболеваний, так и для России. В США все 90-ые годы отмечены показателем 12 человек на 100.000, в Европе высокие показатели: 40 — 38 человек на 100.000 жителей имеют Венгрия и Швеция, наблюдается рост суицидальных показателей в таких странах как Польша, Австралия, Япония, Англия и др., в России суицидальный показатель в среднем составляет сегодня 23 человека на 100.000 жителей в год.

В целом, как следует из публикации варшавских авторов статьи "Печального секрета не знает никто" из "Голоса здоровья", 12/05/96, N19, в мире каждый день совершается 1.500 самоубийств. По всему миру число погибших от собственной руки превышает число жертв от рук убийц и насильников. Например, саратовская газета "Новый стиль",05/03/97, приводит шокирующий показатель по своей области: в 1995 году от рук преступников погибло 595 человек на фоне 826 погибших самоубийц. В США первой лидирующей причиной смерти (33% от общего числа смертей) были болезни сердца, а в среде молодых людей от 15 до 24 лет — суицид был третьей лидирующей причиной во второй половине 90-х годов. Во Франции, как следует из публикации "За рубежом", 4, 1997, жертв самоубийств сегодня больше, чем дорожных происшествий (12 тыс. погибли наложив на себя руки, 8 тыс. человек погибли от дорожных происшествий в 1994 году), причем на севере Франции случаев самоубийства в три раза больше, чем на юге.

Весь этот печальный список можно было бы еще долго продолжать, если бы не было так страшно и горько за современное человечество, в котором странная "эпидемическая болезнь" захватывает наиболее эволюционно перспективные ареалы жизни, обнаруживая тенденцию развития "вспять", или эволюции "наоборот". Суицидологи практически все сходятся сегодня во мнении о необходимости более глубинной социализации современного человека, спасающей от суицида.

Удивительным образом пророческое видение русскими мыслителями путей к возможному обретению "Града Божия", понимание ими существования "невидимой церкви", устремленность к раскрытию сущности становления "богочеловечества", трактовка понятия "соборности" обретает новую жизнь в истолковании проблемы интерсубъективности учеными, ищущими путей выхода из тупиков "нищеты духовности" современного человечества. Забегая вперед, отмечу, что не вижу иного пути выхода из интеллектуального тупика, который характеризует всякий сознательный суицид, кроме обретения "живой веры", которая одна спасает от уныния, отчаяния, самоубийства, однако проблемой является качество спасающей веры, что опять-таки выступает как задача, стоящая перед теоретической философской мыслью.

Логично будет остановиться после намечающихся в статье выводов на том феномене, что из социальных условий, сопутствующих суициду, особый интерес представляет влияние на него определенного вероисповедания.

Страны мусульманского, иудейского вероисповедания, а также католические христианские страны представляют, как в XIX веке, так и сегодня меньшую опасность для возникновения массовых очагов суицида, чем страны других вероисповеданий и конфессий, такие например, как страны с преобладающим в них христианским протестантизмом (США, Германия, Швеция). Существует предположение, что в нехристианских странах такое отношение к самонасилию продиктовано идеологией фатализма, присутствующей в их религиозных учениях, в католических же государствах — с организованностью церкви как самостоятельной политической силы, строго и подробно регламентирующей поведение своих верующих сограждан. Конечно, такая трактовка во многом справедлива, но далеко не полна, т.к. известно, например, что элемент фатализма в сильной степени присущ индуизму, тем не менее Индия — это родина одной из форм ритуального самоубийства (сати), в такой же католической стране как современная Франция наблюдается в наши дни суицидальный всплеск, во многом, правда, объяснимый полным безверием жертв собственного насилия (достаточно привести в качестве примера трагическую судьбу известной французской актрисы и кинорежиссера Кристины Паскаль — жертвы сексуальной революции в Европе).

Т.о. на путях раскрытия специфики вероисповеданий суицидологам трудно обрести твердую почву под ногами, не учитывая особенности самого феномена веры.

Рассмотрим, наконец, и то, что составляет особенность современного нам общества за рамками национальных, политических и религиозных различий. Особую роль в современных обществах, безусловно, играют средства массовой информации, влияющие на заразительность и коллективный характер суицида. Учитывая заразительность суицида, легко перерастающего в психическую эпидемию на грани болезни и здоровья, — можно сделать вывод о серьезной опасности влияния на психику современного человека mass media во всех его возможных на сегодняшний день формах.

Социолог Р.Хассан (R.Hassan; Флиндерский университет, Аделаида, штат Южная Австралия) изучил статистику самоубийств в своей стране за последние 10 лет. Оказалось, что ежесуточно налагают на себя руки в среднем 4.13 мужчин. Однако это число немедленно подскакивает до 4.62 в те сутки, которые следуют за публикациями на страницах двух ведущих австралийских газет — мельбурнской "Эйдж" и сиднейской "Морнинг геральд" — сообщений о подробностях чьего-либо недавнего самоубийства. Эта тенденция довольно отчетливо прослеживается в статистике добровольного ухода из жизни 19.425 представителей сильного пола за период между январем 1981-го и декабрем 1990 года. Во-первых, большинство публикуемых газетами подобных материалов посвящено самоубийствам именно среди мужчин, во-вторых, в Австралии, как и повсеместно, читатели газет чаще всего мужчины. Наконец, сильный пол обычно выбирает наиболее "насильственный" метод расставания с жизнью, так что попытка чаще оказывается "успешной", а "прекрасный пол", используя менее решительные методы, нередко возвращается к жизни и в статистику не попадает [4].

Все перечисленные выше социальные факторы (некоторые из них, безусловно, спорны в своей аксиологической части) составляют далеко неполный список сопутствующих суициду общественных условий, однако также как факторы историко-культурного ряда и константные суицидологические показатели, они мало что дают в раскрытии истинных причин такого явления как сознательное самоубийство.

Сознательный суицид преимущественно асоциален (чем менее интегрирована личность, тем более подвержена она суицидальным настроениям), глубоко эгоцентричен (статистика показывает значительное преобладание "эгоистического" самоубийства над "альтруистическим"), обусловлен не только рядом внешних условий, но и рядом скрытых от посторонних глаз внутренних индивидуальных причин. За дебрями всевозможной статистики часто упускается главное — личностный, неповторимый характер всякого сознательного сведения счетов с жизнью.

Человек, обладающий свободой "От" принятия самостоятельно решений, реже подвергает себя риску самоубийства. В каком-то смысле господин чаще кончает собой, чем раб на протяжении всей человеческой истории; богатый чаще сводит счеты с жизнью, чем бедный; склонный к рефлексии интеллектуал чаще подвержен суицидальным настроениям, чем простой рабочий. Степень социализации человека проявляет себя не в пользу самоубийцы, однако подлинная индивидуальная свобода оказывается важнее для человечества, чем рабство в любых его исторических формах, ибо именно борьба за свободу личности в обществе часто оплачивается кровью героев.

Например, замечено, что в ЮАР самоубийство среди белых во много раз превышает самоубийство среди менее благополучного черного населения. В США свыше 70% суицида происходит в среде белых, а не черных, что указывает на превышение в два раза самоубийств среди белого населения Америки, по сравнению с менее обеспеченным социальными правами негритянским населением. Однако в среде черных более распространены различные формы агрессии, тогда как агрессия белого человека направлена против себя самого. Ни для кого сегодня не секрет, что самоубийства в среде интеллектуалов во всем мире не редкость, в нашей стране, например, Академгородок время от времени потрясает весть о самоубийстве, в нем существует телефон доверия и в определенные дни прием у психотерапевта.

Известный американский философ и психолог У.Джемс называл суицид "болезнью развитого интеллекта", а русский писатель Ф.М.Достоевский раскрывал природу именно "умного самоубийства" как наиболее опасной его формы, к их перекликающимся исследованиям этого феномена стоит обратиться.

Джемс (1842–1910 гг.) — выдающийся американский психолог, создатель совместно с Ч.Пирсом прагматической концепции в философии, по-настоящему "болел" проблемой "интеллектуальной tedium vitae". Краткий обзор идей У.Джемса по данной проблеме представляет из себя следующую картину: существует два основных типа темпераментов человека в зависимости от отношения к наличному злу в мире, а именно: "однажды рожденные" — оптимисты и "дважды рожденные" — пессимисты. Преодоление разбалансированности психики, внешнее проявление которой практически незаметно; а внутреннее в форме пессимизма проявляет себя как раздвоенность сознания на "Я" реальное и идеальное, — возможно через сознательно подготавливаемый суицид, либо через обретение "вершины сознания" (т.е. через руководящую всем поведением человека идею, истоки которой лежат за пределами рационального, она есть ВЕРА в кого-то или во что-то как основной ограничитель абсолютной внутренней свободы). На этом моменте обретения веры на путях полной индивидуальной свободы внутри нашего "Я" Джемс заострял свое внимание и выстраивал целую концепцию индивидуальных оснований религии, или "многообразия религиозного опыта".

Ф.М.Достоевский, будучи не только гениальным психологом по своим природным наклонностям, но и сыном врача по своему социальному происхождению серьезно интересовался вопросами психиатрии, в частности, наблюдая за газетными публикациями фактов самоубийства. Он активно отстаивал позицию, что гораздо чаще, чем это видится современным врачам, самонасилие может явиться результатом не сумасшествия, а определенного характера мировоззрения.

В "Дневнике писателя" Достоевский предпринял попытку восстановить логику рассуждений "умного самоубийцы", назвав свою литературную миниатюру "Приговор", он облек ее в форму предсмертной записки. Логика "приговаривающего" самого себя к смерти строится на двух основных понятиях: несвободе рождения и свободе выбора смерти. Несчастный признается, что именно сознание обнаруживает перед ним конечность индивидуального бытия, "грозящий завтра нуль", который не уничтожает даже возможное достижение всеобщей человеческой гармонии. В несоответствии себя миру он приходит к самоубийственному выводу: "В моем несомненном качестве истца и ответчика, судьи и подсудимого, я присуждаю эту природу которая так бесцеремонно и нагло произвела меня на страдания, — вместе со мною к уничтожению... А так как природу я истребить не могу, то и истребляю себя одного, единственно от скуки сносить тиранию, в которой нет виноватого" [5].

По существу, и Достоевскому, и Джемсу удалось определить парадигму "несчастного сознания" самоубийцы-интеллектуала, заключенную в двух основных несоответствиях человека и мира: 1) тоска по гармоничному устройству мира, по тому, что "за пределами природы" существует дух, и полная невозможность доказать существование разумного начала вне человека; 2) тоска о Боге как всемогущей личности при невозможности доказать его бытие.

Джемс подчеркивал, что для интеллектуала такого рода "запрос" подобен "религиозной болезни" разума, когда на "нормальный религиозный вопрос" невозможно получить столь же нормальный ответ. Достоевский в отличие от Джемса, считал, что не всякая вера обладает для гетерогенного сознания спасительной силой, а только безусловная вера в бессмертие души.

Недавно "Независимая газета" опубликовала статью Н.Покровского "Прощай интеллигенция!", в которой автор попытался классифицировать направление ума и поведение русско-советской интеллигенции на протяжении двух последних веков. Несмотря на интересные замечания и некоторые убедительные выводы, Покровский как будто забывает о том, что отнюдь не только нравственные, или политические вопросы составляли стержень духовных метаний нашего интеллигента, ибо, как справедливо отмечал Достоевский, социализм есть не только и не столько рабочий вопрос, как вопрос "современного воплощения атеизма, вопрос Вавилонской башни".

Примечания

1.Д. Юм Сочинения: В 2 т. М., Мысль, 1996 — Т.2. — С. 698.

2.Philosophy // The journal of the Royal Institute of Philosophy / Published by Cambridge University Press // April, 1981, Vol. 56 (216) // Ed. by Renford Bambrough. — P. 193–202.

3.А.Л. Чижевский Космический пульс жизни. М., Мысль, 1995 — С.350–406.

4.New Scientist // 1995.У.148.2005.P.11 (журнал "Природа", 10/1996).

5.Ф.М.Достоевский Полн.собр.соч., Л., Наука, 1981 — Т.23.– С.148.

@темы: Мысль вслух, Интересные наблюдения...

---

Русская философская танатология

[*~Naymira~*]

К.Г. Исупов
Вопросы философии.- 1994.- №3

Наше время отмечено обостренным вниманием к ситуациям избыточной экзистенции. К ним относится и "вопрос о смерти", современный интерес к которому приобретает подчеркнуто детективный характер,- и не только на уровне масс-медиа. Сейчас мы переживаем накат четвертой волны эклектической танатологии (если первой считать эпоху классического масонства, второй - спиритические дискуссии времен Достоевского и Федорова, а третьей - эмигрантскую публицистику Серебряного века). В четвертой волне угадываются как традиционные формы кризисного сознания, одержимого страхом жизни и сублимированным страхом смерти, так и попытки новой иммортологии и новой танатологической утопии. Менее всего нашлось здесь места осознанию накопленного русской мыслью опыта размышлений о смерти.

Философия смерти в России - это философия "ответственного поступания" (М. Бахтин), "трагического историзма" (Г. Флоровский) и личностного самоопределения в мире необратимых действий.

Самое поразительное то, что танатология - это наука без объекта и без специального языка описания; ее терминологический антураж лишен направленной спецификации: слово о смерти есть слово о жизни, выводы строются вне первоначального логического топоса проблемы,- в плане виталистского умозаключения, в контексте неизбываемой жизненности.

***

Смерть не имеет собственного бытийного содержания. Она живет в истории мысли как квазиобъектный фантом, существенный в бытии, но бытийной сущностью не обладающий. Танатология молчаливо разделила участь математики или утопии, чьи "объекты" - суть реальность их описания, а не описываемая реальность. Если в архаическом мифе и образах искусства смерть еще может получать эстетические объективации; если историческая психология изучает эволюцию идеи смерти, что позволяет выйти на специфическую типологию культуры 2, то философия смерти так и не родилась: проблемная фактура танаталогии без остатка проецируется в витальный план.

Светская философия XVIII в. остро переживала заброшенность одинокого человека в бытии и истории. Смертный в смертном мире, человек истории есть дитя страха смерти. Идеи метемпсихоза и палингенеза не раз окажут ему компенсаторные услуги - образы за-бытийной вечности снимут ужас кончины. Эстетика естества и эстетика для мыслителя XVIII столетия соединялись в зрелище судьбы частного гражданина. Эстетизация судьбы была связана с пониманием жизни и смерти как взаимноструктурирующих принципов бытия. Кардинально смыслоразличаясь в общежизненной материи, жизнь и смерть взаимно изображают друг друга (так "работает" естественный агрегат Натуры). Коль скоро смерть - то производное ("про-изведение") жизни, она как бы изображает жизнь. В самом свойстве зрелищно представить и житие человеческое, и удел тварной Вселенной смерти дана последняя возможность удержаться на краю бытия, отразить жизнь как обращенную (отпроецированную вовне) перспективу. Чтобы сохранить единую картину мира, смерть была допущена XVIII в. в ее композицию на правах эстетически превращенной (и тем - онтологически реабилитированной) формы. Избыточествующая во времени жизнь пространственно обнимается смертью как формой самое себя; форма есть умирание, реформа смерти есть размыкание ее объятий. Так пульсирует превозмогающее свой тварный энтропийный избыток Бытие. Жизнь, изображаемая смертью, явлена в феномене человека как Божьей твари: бессмертная душа, оплотненная смертным телом. Тело может быть понято как часть натурального ландшафта 4.

На русской почве интерес к смерти определялся разнородными тенденциями. С одной стороны, на Руси хорошо помнили святоотеческий тезис Иоанна Дамаскина: "Философия есть помышление о смерти" (Диалектика. 3, pq 94, 534 В; ср. у Платона: Фед. 67е). С другой стороны, любопытство к смерти мотивировалось мистическими текстами в масонском обиходе. Масонам удалось создать концепцию поступка, в свете которой безнадежная необратимость времени резко повысила в ранге моральную ответственность "я" в мире "других" и всех "я" пред Богом. Любовь к ближнему оказалась сублиматом страха смерти, а созерцание тленных футляров существования принудило к идее нравственного самосовершенствования.

В пестрой картине типов человеческого поведения можно назвать только одну специфично русскую форму самоотверженного (экстремального в своем надчеловеческом героизме) вызова смерти и смертности: юродство. В трагической фигуре "Божьего шута" (так назовет Л. Карсавин юродивого в своей "Поэме о Смерти", 1932) на Руси состоялась первая смерть смерти: она поражена в правах на онтологическую изобразительность, потому что ее не замечают. Юродивый презрел свое тело и тем выпал из детерминированного смертью смертного мира.

В XIX в. в проповеднической литературе усилились интонации "смерти второй". В сочинениях святителя Игнатия Брянчанинова вся жизнь малых мира сего рассматривалась в контексте угрозы человеку от мирового Ничто" 5. "Удвоение" смерти создало миф об эволюции смерти. Горизонт смерти-кончины не становился ближе, но делался все притягательнее. Идея судьбы как школы смерти - не нова, но православная этика придала ей интригующий характер б. Когда-то "momento mori" означало "торопись жить", а теперь "учись умирать".

Персонологическая проработка темы смерти в XIX в. принадлежит не философам, а писателям. Творчество А. Пушкина окончательно снимает запрет на исследование проблем смерти и судьбы. Пушкин не отворачивается от горестного зрелища смерти, но он, свидетель пластично иерархизированного мира, предпочитает смерти ее образ. Пушкин не был, как Чаадаев, одержим кошмаром Страшного Суда; не стал и поэтом мировой меланхолии и скорби. Расставив все вещи мира на свои места, Пушкин - демиург русского эстетического Космоса - изобразил смерть как загадку в ряду загадок бытия, но... не более. Смерть и жизнь "сняты" для него в общем порядке бытия. Этого эстетического такта не хватало В. Печерину, автору мистерии "Торжество Смерти" (1837), который знал только один способ личного противостояния мировому Хаосу: эстетизация жизни, организованной как "роман" .

Трагическая акцентуация смерти предпринята Ф. Тютчевым, автором монументальных свидетельств смерти ("Malari'a", 1830). Классический репертуар романтического танатоса Тютчев осложняет темами смертоносной любви поэта-небожителя и эротического суицида.

Подлинным культом смерти отмечена проза Н. Гоголя. Известно особое пристрастие Гоголя к изображению всяческой нежити. Логика абсурда в "Ревизоре" и поэтика загробья в "Мертвых душах" рождают фантасмагорию мира монстров, князей тлена, зооморфных чудовищ. Живое и мертвое меняются местами. Однако гоголевский театр теней не стал эпосом Смерти. Зло захлебнулось собственным избытком: в поэмах нашли свое место и пиршественные образы, и историософия надежды, и то, что М. Бахтин назвал "катарсисом пошлости".

На Гоголе русская культура почти исчерпала позитивные попытки понять смерть в пределах эмпирии.

Эмпирическая смертность живого не загадочна, ибо в ней, внутри фиксированной опытом общей судьбы, еще нет полноты практики Провидения, загадочного по определению. Трансцендентная загадка смерти оформляется, когда ее начинают понимать как иное жизни. О каких поступках может идти речь применительно к "той" жизни? Но речь идет: в смертную судьбу вносится фабульный (событийно протяженный) момент-вектор посмертного пребывания в его трансцендентных качествах. Смерть как конечное перестала удовлетворять мысль и сделалась бесконечной, обнаружила типы и структуры, стала жизненной проблемой. Теперь вопрос о смерти - это вопрос о смысле смерти, а мертвого смысла не бывает. Бесконечная смерть - амбивалентный перевертыш бесконечной жизни.

В творчестве Ф. Достоевского голос тоскующей смертной твари обрел напряженность вопля. Взыскание бессмертия стало главным делом жизни и центральным вопросом космодицеи. Если нет бессмертия, то весь мир - насмешка над человеком ("Исповедь" Ипполита в "Идиоте", 1868). Смерть перечеркивает смысл бытия,- и герой "Братьев Карамазовых" готов "вернуть билет" Творцу. Шатов в "Бесах" (1871-1872) затевает люциферианский онтологический бунт против Бога, изгнавшего первых прекрасных детей человечества в трудный и смертный мир. Реплика ветхозаветного Змия Эдемского: "Вы будете как боги" (Быт. 3, 5) обретает смысл: "Кто смеет убить себя, тот бог" . Дневниковая запись, сделанная Достоевским в дни смерти первой жены ("Маша лежит на столе. Увижусь ли с Машей?"), формулирует тезисы антроподицеи в аспекте христологии и программу грядущего всеединства, в котором сохранены приоритеты личности ("Мы будем-лица"). В картине мира Достоевского и в представленной им дуальной топологии внутреннего человека Эрос и Танатос даны во взаимно сопряженных объемах. Это мировые оси бытия. Внутри истории смерть непобедима, а попытки прижизненно остаться при Христовом идеале смертоносны для ближнего. Так "князь Христос" - Мышкин становится героем трагической вины и источником гибели для других. Его сознание угаснет для мира раньше, чем тело, и он не узнает смерти.

Л. Толстой пытался создать философию смертной телесности. Тема таких его произведений, как "Записки сумасшедшего" (1844-1901), "Смерть Ивана Ильича" (1864-1868), "Хозяин и работник" (1895)-смертное мучение плоти, "всей кожей" отвращающей приближение кончины , страх смерти . Для героев Толстого смерть обтекает всю поверхность плотяного человека, отводя ему глаза от возможных просветов в иное жизни. Смерть тотально объемлет мир, столь же тотален и ветхозаветный страх пред Богом - Хозяином и подателем жизни и кончины земного века. Толстой думал о "религии смерти", что "необходима для нравственной жизни". С этой целью и был, очевидно, издан своего рода учебник смерти 12; "поэтика умирания", ars moriendi заняла свое место и в выпусках "Круга чтения". В художественной прозе Толстого образы смерти (внимательно изученные в книге И. Бунина "Освобождение Толстого", 1937) впечатляют глубиной соматического переживания, и все же недоумение автора перед проблемой так и не разрешилось.

В. Соловьев указывает на истинный источник предсмертных терзаний Ивана Ильича: героя пожирает тоска по собственной смерти, его сознание закрыто навстречу смерти другого,- и тем самым лишено альтернативной возможности катарсиса, который достижим на пути сочувственного внимания к ближнему 13. По Соловьеву, замкнутость на мысли о личной смерти - это результат богоборческого посягания на Божье дело и Божье ведение. Страх смерти - искус человекобога (2,98; 2,315). Поздний Соловьев отстаивает мысль о "разумной вере" во "всеобщее воскресение всех", поскольку только оно и есть "подлинный документ подлинного Бога" (2,733), удостоверяющий и человека как особую ценность Божьего мира.

Конфессиональный догмат о воскресении современник Соловьева Н. Федоров развернул в практическую программу воскрешения отцов. Автор этого проекта извлек из потрясшего его зрелища смерти не те уроки, что достались Л. Шестову (он счел смерть экзистенциальной насмешкой над здравым смыслом) или Бердяеву (расколовшему Смертью свою картину мира на двуплан бытия). Замысел Федорова был вполне демиургический: осуществить онтологическую реформу Вселенной, изгнать из нее смерть и тем устранить главный ущерб бытия. Федоров был охвачен эмпатией сиротства (биографического и космического); своим долгом он положил научить людей тому, как вернуться к братскому состоянию, т. е. бессмертию 14.

Русская философия смерти пытается замкнуть перспективы дольнего мира на образы спасенных лиц (Достоевский), Всеединство вечного Воскресения (Соловьев), на утопии тотально воссозданных поколений (Федоров) и грядущего царства "бессеменных святых" (Розанов). Эти мифологемы вошли в религиозный опыт XX в., но претерпели существенную переадресацию: XIX в. любил жизнь и мог еще благоговеть перед ее возможностями. Первые десятилетия XX в. вручили философам в качестве ближайшего объекта новый тип человека, жить не желающего и изверившегося в жизненных ценностях. Новая иммортология по многим направлениям развивается в формах философической профилактики суицида. В глазах XX в. космос смерти отчетливо и неотвратимо преобразуется в трагедию вселенского самоубийства.

Революции и войны нашего столетия воздвигли живые картины активной смерти. В искусстве авангард разрушил классическую геометрию прямой перспективы и эстетику жизнеподобия. В литературе импрессионизм размыл четко очерченные контуры внешнего мира, а символизм и вовсе заменил их мифологической конструкцией. Мифология мирового Зла, танатоса и эстетические программы суицида заняли в быте и творчестве символистов центральное место. Футуризм избрал поэтику насилия и идеологию разрушения "старого мира". Ситуация человека, стоящего перед угрожающим ему извне миром, усложнялась кризисом внутреннего человека: ницшеанство и психоанализ, релятивистские концепции в физике и космогонии, неокантианская гносеология и культурфилософия "заката Европы" довершили разгром традиционных гуманистических ценностей путем простой перемены знака. На аксиологической шкале эпохи менялись местами "варварское" и "культурное" (типа "панмонголизма" и "скифства"), "бесстыдное" и "целомудренное" (замена философии Эроса "половым вопросом"), "иллюзорное" и "настоящее" ("неужели я настоящий, и действительно смерть придет?").

Религиозный ренессанс стал и мировоззренческой "суммой" этих процессов, и отчаянной попыткой вернуться к целостной картине мира, к богочеловеческому диалогу в богооставленном мире. "Пещера Платона" и "Иов на пепелище" - навязчивые темы философской прозы, а мистериальная этика жертвы и тревога за судьбу "другого" - основной ее мотив.

XX в. вспомнил о пространственных интерпретациях образов смерти - закрытых, довлеющих объемах (вроде идиллии остановленного времени в "Старосветских помещиках" Гоголя). Иначе говоря, объект философско-эстетической танатологии обретал очертания и пластику скульптуры, возникла скульптурика смерти. Смерть, успокоенная в своем пространстве, позволяла теперь обойти ее вокруг, рассмотреть с разных дистанций и в разных ракурсах, измерить, достроить как пластическую структуру, "размягчить" для концептуальной формовки и комбинирования в составе пространственных ансамблей мировоззренческой архитектуры, подыскать онтологическую нишу в научной модели мира, в образных картинах Космоса и в историческом самосознании.

Идея структурности вещей бытия, в сочетании с символическим опытом чтения "текста мира" (гиперсемиотизация Натуры) позволили XX в. осуществить чрезвычайно важную (не отрефлектированную современниками) онтологическую реформу. Смысл ее состоял в признании за природой свойств уровневого взаимозначения. Иллюстрацией пусть послужит герой, несколько выходящего из хронологического ряда А. Платонова; его занятие по меньшей мере странно: он делает деревянные копии железных предметов (сковороды, орудия крестьянского труда), лепит из глины нечто, не имеющее аналогов в природе.

По Платонову, вещи, "проговаривая" себя в инородном, чуждом их природной фактуре материале, тем самым подтверждают и исконную свою суть, и мировое единство "вещества существования". Деревянная сковорода не отрицает "эйдоса" "сковородности", но проявляет (на контрасте клетчатки и металла) весомость ино-вещного железа. Смерть пропадает в онтологической дружбе вещей. Другой герой Платонова проявляет заботу о сиротски отпавших от целого фрагментах мира: собирает комья земляного праха, обломки и обрывки забытых предметов (как и герой "Гарпагон иады". 1933, К. Вагинова). В сложном органическом процессе метаморфоз мировой плоти и ее ино-воплощений, во всеобщем законе онтологического ино-означенья отстаивается бессмертие живого и утверждается завет неодиночества человеков под осиротевшими небесами.

Схожие процедуры мета-воплощений описаны и у Н. Бердяева. По условиям его персонологии, "я" не объективируемо в смертном мире, но, чтобы состоялся диалог с "другим", "я" высылает навстречу многим "я" "других" свои артистические "ино-я", обладающие всей полнотой личностного приоритета. В зоне маргинального контакта полномочные вестники "я" общаются с вестниками "других" на границах личностей. Целокупная и бессмертная монада "я" изъята из тления и сохранена для богочеловеческого диалога и выхода, по смерти тела, в метаисторию.

Эсхатологическая гносеология Бердяева не отрицает учения о бессмертии души и вечной жизни духовного Собора посмертного человечества. В его трагической картине мира смерть являет собой непобедимое зло разъединения и разобщения живой материи. Оно преодолевается в борьбе человека за целостность субъективного самоодержан ия и позитивно разрешается в возможностях не вполне ясного "многопланового перевоплощения". Увлеченность идеей метемпсихоза русских философов XX в. делает весьма условной их верность христианству с его строгим историзмом и убежденностью в единократности исторического события.

Обращенная онтология смерти раскрыта в центральном памятнике философской танатологии века - книге С. Булгакова. В диалектике взаимоозначающей тварно-нетварной Софии одолена смерть как наследие падшего бытия. Приятие смертной муки вечным существом - Спасителем и Искупителем мира - искореняет возможность победы над тленом в смысловом теле Слова Завета, в событии кеносиса и в обетовании будущего века. Голгофа есть распятие смертного и воскресение в смерти. Умирание есть отпадение в одиночестве гибнущей твари. Но в смерти, говорит Булгаков, "я познал себя включенным в полноту, в апокалипсис, в откровение будущего века". Сегодняшним увлеченным читателям сочинений на тему "жизнь после смерти" 15, в которых обобщен клинический опыт самонаблюдений агонизирующих пациентов (т.е. в которых изучены мгновения не "после", а "вместо" смерти), неплохо было бы обратиться к Булгакову, к его утверждению, что "умирание само по себе не знает откровения о загробной жизни и о воскресении. Оно есть ночь дня, сам первородный грех" .

В мистерии Л. Карсавина "Поэма о Смерти" обыгрываются прения Иова с Богом. Устами подвергаемого инициации ветхозаветного героя задан вопрос: "Как оправдается человек перед Богом?" (Иов. 9.1); "Когда умрет человек, то будет ли он опять жить?" (Иов. 14, 14). В карсавинском изводе антропологии человек осуществляет в своей судьбе восхождение к Симфонической Личности - единомножественному сообществу спасенных. Индивид ("момент-личность") означивает свое сущностное соприсутствие Симфонии в иерархиях, идущих по вертикали, вверх в метафизическом пространстве Собора. Как деревянная сковорода платоновского героя моделирует свой металлический прототип, так и индивид Карсавина воплощен в человеческих мощностях высшего порядка ("О Личности", 1929). В "Поэме о Смерти" идет не лишенная травестийного риска игра по переводу традиционных аргументов теодицеи в план оправдания человека. Новый Адам Карсавина берет на себя роль... искупителя Бога как "Своего Другого". Бог спасен и оправдан в человеке полнотой страдальческого жития на земле. Человеку надлежит исполнить крестный замысел до конца... Будем вместе жить этой несовершенной жизнью". Так у нового Адама-Искупителя появляется надежда положительного ответа на вопрос:

"Умру ли я Божьей смертью?" (в контексте: "не будет ли напрасной моя жертва и мое со-распятие Господу?"). Религиозная философия танатоса в творчестве Карсавина подошла к черте, за которой взыскание Божьей смерти (по факультативному смыслу словосочетания), готово означить смерть самого Бога. Если в единомножественной фактуре Симфонии "я" жертвует своей самостью ради универсального сверхличного синтеза, то, вопреки намерениям Карсавина, эта картина метаистории не нуждается ни в Боге как инициаторе Собора, ни в смерти как разлучной инспирации, коль скоро финальный замысел Богостроительства - спасение личного человека - при этом не осуществляется по слову Завета. Поначалу едва уловимый проблемный мотив поэмы (христианство как историческая неудача), постепенно нарастая, сливается с самим текстом, наполняя его почти "веселым отчаянием".

Отдельный сюжет в истории русского танатоса составил образ смерти. Первое десятилетие XX в. отмечено приоритетным влиянием этой темы, в частности в литературе; параллельно философская публицистика культивирует апокалипсис культуры, образ Антихриста, эсхатологические пророчества. В 1910 г. выходит альманах "Смерть" с обзором литературной танатологии"17, а еще раньше группа "Литературного распада" с позиций почти марксистского иммортализма подвергает критике декадентски-богемное любование смертью 18. Будущий историк отечественной мысли о смерти оценит и импрессионистскую прозу Рафаила Соловьева ("Философия смерти". М., 1906), и исповедальный анализ страха в романе В. Свениицкого "Антихрист" (1908), и тексты Ф. Сологуба - поэта трагического пессимизма, и апофатический культ смерти в абсурдных картинах мира обериутов.

Иммортология Серебряного века охотно развивает идущие от Достоевского аналогии идейного иллюзионизма всякого рода и смерти как последнего миража. "Общественные идеалы" получают новые испытания "пред лицом смерти": "Разве смерть не будет так же пожирать всех рождающихся людей, когда в России наступит другой общественный строй?.." - резонно замечает герой скандально известной исповеди.- Я слишком знаю смерть... чтобы закружиться в ребяческом вихре "освободительного движения" 20. Ответом на эту реплику явился маленький трактат Е. Н. Трубецкого: "Достаточно совершить прогулку на кладбище, тут мы найдем безобразную, возмутительную пародию на все наши идеалы и формулы... Разве смерть не превращает в недостойный обман все наши святыни?.. Деспотизм есть смерть... В основе нашей жизни лежит вера в скрытый от нас разум вселенной... В бессмертии смысл свободы и ее ценность. Признание свободы - это та дань уважения, которую мы платим бессмертию 21.

Проблемы эстетической танатологии представлены в антропологических сочинениях М. Бахтина 20-х годов. По его мысли, "я" не в состоянии осознать событие своей смерти. Она может быть увидена лишь "другим", в видении которого жизнь получает эстетическое спасение-завершение: "Память о законченной жизни "другого"... владеет золотым ключом эстетического завершения личности... Помыслить мир после моей смерти я могу, конечно, но пережить ее эмоционально окрашенным фактом моей смерти, моего небытия уже я не могу изнутри себя самого, я должен для этого вжиться в другого или в других, для которых моя смерть, мое отсутствие будет событием их жизни; совершая попытку эмоционально (ценностно) воспринять событие моей смерти в мире, я становлюсь одержимым душой возможного другого, я уже не один, пытаясь созерцать целое своей жизни в зеркале истории...". Особую ценность для истории танатоса представляет анализ Бахтиным, образов смерти у Достоевского (в его мире "смерть ничего не завершает, потому что она не задевает самого главного в этом мире - сознание для себя") и Толстого (для овеществленного сознания его героя смерть обладает "завершающей и разрешающей силой" ).

Опыт изображения смерти у Достоевского и Толстого лет в основу книги Л. Шестова "На весах Иова" (1929). Шестов наследует экзистенциальную тревогу "парадоксалиста", в которой сублимировано недоумение "подпольного мыслителя" Достоевского перед абсурдом смерти как самоочевидной онтологической бессмыслицы; внятна ему и смертная тоска овнешненного тленной телесностью героя Толстого. Перед зрелищем смерти (т. е. перед живой жизнью, упакованной в футляры смерти) Шестов формулирует долг философа: не мириться с противоречиями бытия, но "вырваться, хотя бы отчасти", при жизни, от жизни". В интонациях Иова богооставленного автор "Откровения смерти" (1915) твердит о напрасном даре, доставшемся человеку: разумение и объяснение.

В противоположность шестовскому отчаянию русская традиция танатоса знает и смиренные размышления И. Ильина: в книгу "Поющее Сердце" он включил "Письмо о смерти" и "Письмо о бессмертии", в которых православная дидактика танатоса строится в традиционном аспекте достоинства личности.

Концепции воскрешения и метаисторических аннигиляции смерти в XX в. перестали выполнять компенсаторные функции (по отношению к страху жизни и страху смерти). Они, конечно, сохранились в списке предметов богословских дискуссий и конфессиональных предпочтений, но по эту сторону бытия все чаще смотрят на них с чувством некоторой неловкости.

Русская традиция знает абсолютную посюстороннюю альтернативу смерти; история ее философского осмысления практически не изведана. Это - метафизика детства. В феномене ребенка отечественной мысли открылась та единственная ниша, в космосе смерти, в которой танатос априорно упразднен. В детях дана субстанция жизненности и онтологическая иллюстрация бессмертья. Дети - живые черновики бессмертных существ: и внутри своего родового миофологического сознания, и в нежном цветении мировой плоти. Мифологема детства освящает витальную достоверность человекоявленья в бытии и весь человеческий план Божьего Домостроительства. Дети - самые надежные вестники Божьей Правды: на них осуществляется свидетельское предстательство мировой надежде и первопамять древнего Эдема, в них сбывается подлинник Завета. В глазах С. Булгакова, "детским миром устанавливается некое срединное, переходное состояние между ангельским и человеческим миром... Онтологическое раскрытие природы и предназначения этого детского мира, по-видимому, переходит за грань этого века. Он имеет свое онтологическое основание в том освящении детского возраста, которое дано Спасителем, прошедшим и младенчество в своем воплощении" 23. Святоотеческая мифологема человечества как Детского Собора чад Божьих закреплена в отечественной словесности образом "детской церкви" (М. Бахтин): клятвой детей на могиле Коли Красоткина в финале "Братьев Карамазовых" "Детское" в мире взрослых призвано, у Достоевского, вернуть человека в до-греховное состояние; в "Идиоте" князь Мышкин. В ребенке просветляется темная, падшая природа дольней твари. "В сиянии младенца есть ноуменальная, по-ту-светная святость, как бы влага по-ту-стороннего света, еще не сбежавшая с ресниц его"

Философия смерти создается взрослыми людьми, их угрюмому позитивизму мы обязаны маскировкой танатологии под какие-нибудь "этюды оптимизма"25. В детях открыта творческая юность мира и рвущая смертные оковы витальная энергетика. Так полагал автор жизненной концепции "творческого поведения" - М. Пришвин: "Если творчество есть сила освобождения от цепей, то это же самое творчество может и сковать цепь: как сохранить силу творчества до решимости схватиться с самой смертью?.. Сила творчества сохраняется теми же самыми запасами, какими сохраняется на земле вечное детство жизни во всех его видах" 26.

Мысль героя Достоевского о невозможности оправдания мира, стоящего на крови ребенка, запала в память русской культуры. В картине мира А. Платонова рушится мироздание, если в нем погибает его основная ценность и предмет культа - ребенок. Мир, в котором нашлось место для детских могил, еще не готов для жизни: "Жить на земле, видно, нельзя еще, тут ничего не готово для детей"

Параллельно литературно-эстетической метафизике и теологии детства 28 развиваются и культурно-исторические его трактовки. Они связаны со специфическими рефлексами русского зллинства", которыми насыщены тексты, вроде "Младенчества" Вяч. Иванова и мемуаров о своем детстве П. Флоренского.

В греческой детской Европы мы получили культурный иммунитет от смерти. За нашими плечами - опыт ее отрицания в масштабах исторически адекватного опыта. Б. Пастернак писал в "Охранной грамоте": "В возрастах отлично разбиралась Греция. Она остерегалась их смешивать. Она умела мыслить детство замкнуто и самостоятельно, как заглавное интеграционное ядро... Какая-то доля трагизма, по ее мысли, должна быть собрана достаточно рано в наглядную, мгновенно обозримую горсть. Какие-то части здания, и среди них основная арка фатальности должны быть заложены разом, с самого начала, в интересах его будущей соразмерности. И, наконец, в каком-то запоминающемся подобии, быть может, должна быть пережита и смерть" 29.

Культурология Смерти и метафизика Танатоса, встретившись на почве эллинских симпатий русской мысли. Придали ей особый привкус трагического оптимизма. О. Мандельштам, твердо знавший, что культура не ведает смерти, готов был распространить эллинскую иммортологию на все историческое содержание христианства: "Христианский мир - организм, живое тело. Ткани нашего мира обновляются смертью. Приходится бороться с варварством новой жизни, потому что в ней, цветущей, не побеждена смерть! Покуда в мире существует смерть, эллинизм будет, потому что христианство эллинизирует смерть. Эллинство, оплодотворенное смертью, есть христианство" 30.

Русские интуиции смерти и опыт ее переживания в родной словесности и искусстве почти не изучены. Настоятельной потребностью, отвечающей духовной конъюнктуре дня, является собирание и издание памятников отечественного размышления над смертью. Уже само по себе это дело есть борьба со смертью. Музыкой смерти переполнен космос нашей культуры. Партитура ее неплохо изучена русскими мыслителями. Наш долг - вернуться к этим страницам и заново перелистать их в прощальном Свете Невечернем плывущего во тьму второго тысячелетия.

Литература

1.См. Гуревич. А. Я. Смерть как проблема исторической антропологии: О новом направлении в зарубежной историографии // Одиссей. Человек в истории. Исследования по социальной истории и истории культуры. М., 1989. С. 114-135; Новикова О. А. К вопросу о восприятии смерти в Средние века и Возрождение (На материале испанской поэзии) // Культура Средних веков и Нового времени. М., 1987, С. 52-59; Семина К. А. Археология и социология смерти (Анализ исследований 80-х гг.) // Личность и общество в религии и науке античного мира (Современная зарубежная историография). Рефер. сб. М., 1990. С. 91-107; Гайденко П. П. Смерть//Филос. Энцикл. М., 1970. Т. 5. С. 34-36.
2.Седов Л. Типология культур по критерию отношения к смерти//Синтаксис (Париж). 1989. № 26. С. 159-192; Семиотика культуры. III Всесоюзн. школа-семинар. 15-20 сентября 1991. Тезисы докладов. Сыктывкар, 1991.
3.Топоров В. Н. О космологических источниках раннеисторических описаний//Труды по знаковым системам. Тарту, 1973. Т. 6.
4.А. Радищев как и М. Щербатов ("Размышления о смертном часе", "Разговор о бессмертии души" - оба в 1788), не разделяет скептического взгляда европейских просветителей на "тайны гроба". Механистические картины мира, в которых смерть - лишь причина в ряду причин, окрепнут в эпоху позитивизма и плоского семинарского материализма (Радищев А. Н. О человеке, его смертности и бессмертии / Избр. филос. произв. М.,1949. С. 312-313).
5.Игнатий Брянчанинов. Слово о Смерти. Изд. 6. М., 1900; Он же. Слово о человеке//Богословские труды. М., 1988. Т. 29. С. 285-320. Известен трактат Ивана Заболотского (монаха Иоасафа) "Слово о том, что не надобно бояться смерти, сказанное в Заиконоспасском монастыре", 1775. См. некоторые материалы последующих полемик о смерти: Токарский А. О страхе смерти // Вопросы философии и психологии. 1897. Кн. 40. № 6; Эрн В. Социализм и проблема свободы//Живая жизнь, 1907. № 2. С. 68-87 (Ч. III, статьи); Розанов В. Вечная тема//Новое время. СПб., 1908. 4У17 янв. № 11427. С. 3; Мережковский Д. С. Мистические хулиганы // Свободные мысли. СПб., 1908. 28 янв. № 38. С. 2; Розанов В. Еще раз о вечной теме // Новое время. СПб., 1908. 23 февр.Уб марта. № 11476. С. 4-5; Он же. Смерть... и что за нею // Смерть. Альманах. СПб., 1910. С. 143-163; Он же. Святость и смерть//Новый путь. 1903. № 7.
6.См., в частности: Савонарола Дж. Проповедь об искусстве хорошо умирать // Вестник РХД (Париж-Нью-Йорк-Москва). 1981 (III-IV). № 135. С. 99-124. Анализ темы "искусства умирания" см.: Хейзинг И. Осень Средневековья. Гл. IX. М., 1988. С. 149-163. Эту же тему в проповеднической традиции русской церковной прозы см.: Светлов П. Я. Любовь и смерть // Киевлянин. 1899. № 132; О страхе смерти // Там же. 1901. № 25; О смысле смерти // Там же. 1901, № 53; Гермоген (К. П. Добронравов). Утешение в смерти близких смерти. СПб., 1903; Монах Митрофан. Как живут наши умершие и как будем жить и мы после смерти. По учению православной Церкви, по предчувствию общечеловеческого духа и по выводам науки. Изд. 5. В 4-х частях. СПб., 1889 (М., 1891); Иоанн, еп. Тайна смерти // Домашняя Беседа. 1869. № 48. Печерин В. С. Замогильные записки // Русское общество 30-х г. XIX в. Мемуары современников. М., 1989. С. 149.
7.Достоевский Ф. М. ПСС в 30 тт. Л., 1974. Т. X. С. 92. Собеседник Шатова возражает в интонациях уравновешенного рационализма: "Человек смерти боится, потому что жизнь любит... и так природа велела" (Там же. С. 93). Ср. "Если бы наш ужас перед уничтожением был изначальным аффектом и не действием присущей нам вообще любви к счастью, то он скорее доказывал бы смертность души... Смерть в конце концов неизбежна, однако человеческий дух не сохранился бы, если бы природа внушила нам отвращение к смерти" (Юм Д. Соч. в 2 тт. М., 1965. Т. 2. С. 806).
8."Если смерть - величайшая опасность, то надеются на жизнь; если не узнали о еще более ужасной опасности, то надеются на смерть. И если опасность так велика, что смерть стала надеждой, то отчаяние есть отсутствие возможности смочь умереть" (Кьеркегор С. Болезнь к смерти (1849)//Антология мировой философии в 4 тт. М., 1971. Т. 3. С. 371.
9.О страхе смерти см.: Шперк Ф. Э. О страхе смерти и принципах жизни. СПб., 1895; Лифтон Р., Ольсон Э. Жизнь и умирание // Реферат Д. Ляликова // Буржуазные психоаналитические концепции общественного развития. Рефер. сб. М., 1980. С. 64-92; Сабиров В. Ш. Этический анализ жизни и смерти. М., 1987; Рашидов С. Ф. Смысл жизни и страх смерти как обнаружение феномена самосознания//Фигуры Танатоса. Символы смерти в культуре/Отв. ред. А. Демичев. СПб., 1991. С. 39-46.
10.Толстой Л. И. О значении религии жизни и религии смерти // ПСС в 90 тт. М., 1936. Т. 17. С. 356.
11.О смерти. Мысли разных писателей. Собрал Л. Н. Толстой. М., 1908. Не без влияния этой. антологии в XX в. написалась книга: Андреевский С. А. Книга о смерти (Мысли и воспоминания). Т. 1-2. Ревель-Берлин, 1922. См. рец. Д. Философова: За свободу (Варшава). 1923, 3 янв.
12.Соловьев В. С. Соч. в 2 тт. М., 1990. Т. 2. С. 526-528. Далее в тексте указываем том и страницу этого издания. Ср.: "Жизнь обладает бесконечной ценностью лишь в том случае, когда субъект в качестве духовного, самостоятельного субъекта является единственной действительностью; в справедливом ужасе он должен считать себя отрицаемым смертью" (Гегель Г.' В. Ф. Философия религии. В 2 тт. М., 1977. Т. 2. С. 193). Соловьев утверждает: "То, что... смерть есть необходимость безусловная-для этого нет даже тени разумного основания" (С. 527).
13.Федоров Н. Ф. Соч. М., 1982. С. 109. Ср.: Брюсов В. О смерти, бессмертии и воскрешении // Вселенское дело. Одесса, 1914. Вып. 1.
14.См.: напр.: Жизнь земная и последующая (сост. А. Я. Гуревич.) С. Я. Левит. М., 1991.
15.Булгаков С. Я, Софиология смерти//Вестник РХД. 1978. № 127; С. 18-41; 1979. № 128. С. 13-32; Он же. Жизнь за гробом. Изд. 2-е. Париж, 1987} Флоренский Г. В. Смерть на Кресте. Париж, 1930; Ильин В. Н. Профанация трагедии. Утопия перед лицом любви и смерти // Путь, Париж. 1933. Т. 40. С. 54-63; Он же. Великая Суббота. О тайне смерти и бессмертия // Путь. 1938. Т. 57. С. 48-57; Ср.: Флоренский П. А. Не восхищение непщева (Фил. 2,6-8)//Богословский Вестник. 1915. Т. 2. С. 512-562.
16.Абрамович Н. Я. Смерть и художники слова // Смерть. Альманах. СПб., 1910. С. 209-284.
17.В первом выпуске "Литературного распада" опубликованы статьи М. Морозова "Перед лицом смерти" (ср. Горский А. Пред лицом смерти, б/м., 1928) и П. Юшкевича "О современных философско-религиозных исканиях" (отд. изд. СПб., 1908).
18.См., в частности, его сб. "Жало смерти" (М., 1904; рец. Иванов Вяч. Рассказы тайновидца // Весы, 1904. № 8). См. тематически близкие из великого множества подобных вещей: Мережковский Д. С. Смерть. Петербургская поэма // Северный вестник. 1891. № 3, 4; Свенцицкий В. Смерть. Драма. М., 1909; Сергеев-Ценский С. Смерть. М., 1908.
19.Свенцицкий В. В. Антихрист. Записки странного человека. Изд. 2-е. СПб., 1908. С. 42.
Трубецкой Е. Н. Свобода и бессмертие (1906) // Русская мысль (Прага-Берлин), 1922, Кн. Ш. С. 167-168; Смысл жизни. М., 1918 (Гл. П).
20.Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 92, 93. Ср. в полилоге Н. М. Бахтина, брата М. М. Бахтина: "... Только для вещей существует конец - случайное, извне приходящее уничтожение. Для живого смерть - не просто конец, но всегда завершение" {Бахтин Н. Похвала Смерти // Звено (Париж). 1926. № 198. С. 5). О смерти как эстетически завершающей форме говорил Г. Зиммель: К вопросу о метафизике смерти // Логос. М., 1919. Кн. 2. С. 36. Один из собеседников цитируемого симпосиона Н. Бахтина убежден в мысли, что с гибелью тела погибает и душа. Эта реплика обращена против всей традиции понимания телесности как наследницы преображающего ее Воскресения (см.: Лосский Н. О. О воскресении во плоти//Путь. 1931, № 26. С. 62-85;
Липеровский. Вопросы жизни и смерти в науке и религии // Вестник РХД. 1930 (I-IV); Ильин В. Воскресение Христово, новая тварь и суд мира // Там же. 1950 (I-II). С 13-17; Верховский С. Несколько слов о страдании и смерти Христа // Там же. С. 2-7; Семенов Тянь-Шанский А. Смерть и воскресение Христово//Вестник РХД. 1971. № 100 (II). С. 34-43). Современные трактовки см.: Трубников Н. Н. Проблемы смерти, времени и цели человеческой жизни//Филос. науки. 1990. № 2. С. 104-115; Дубровский Д. И. Смысл смерти и достоинство человеческой личности//Там же. 1990, № 5. С. 116-120; Линник Ю. Бессмертие: Новая имморотология. Петрозаводск, 1990; Минеев В. В., Нефедов В. П. От смерти к жизни. Идеи русского космизма и проблема нового понимания смерти и бессмертия. Эссе. Красноярск, 1989. По проблеме эвтаназии см.: На границе жизни и смерти. М., 1989; Юдин Б. Г. Право на добровольную смерть: За и против//О человеческом в человекеУред. И. Т. Фролов. М., 1991. С. 247-261; О трактовках смерти в западной традиции см.:
21.Курцман Дж., Гордон Ф. Да сгинет смерть. 2-е изд. М., 1987; Давыдов Ю. Н. Миф о "танатосе", Или диалектика субстантивированного "нет" // Идеалистическая диалектика в XX столетии. М., 1987. С. 304-326; Надпючий Э. В. Власть насилия над жизнью и смертью // Тоталитаризм как исторический феномен. М., 1989. С. 325-350; Исаев С. А. Теология смерти. Очерки протестантского модернизма. М., 1991; Руднев В. Культура и смерть // Даугава, 1991. № ЗУ4. С. 169-172.
22.Булгаков С. Н. Друг Жениха. О православном почитании Предтечи. Париж, 1927. С. 224. Ср.: Мережковский Д. С. Реформаторы. Лютер Кальвин. Паскаль. Брюссель, 1990. С. 130-132.
23.Розанов В. В. Семья как религия // Русский Эрос, Или философия любви в России/сост. В. П. Шестаков. Комм. А. Н. Богословский. М., 1991. С. 134, сноска.
24.Волжский (А. С. Глинка). Проблема смерти у проф. Мечникова // Новый путь, 1904. № 10. С. 69-87.
25.Пришвин М. Незабудки. М., 1969. С. 59.
26.Платонов А. Течение времени. М., 1971. С. 22. У Платонова мы встречаем две модели смерти: 1) смерть ломает внешние тела полулюдей-полупокойников. Это напоминает механическое саморазрушение: тело как бы обрушивается вовнутрь собственного каркаса (см.: Подорога В. А. Евнух души (Позиция чтения и мир Платонова) // Вопр. филос. 1989. № 3. С. 21-26); 2) смерть снята в мифологемах "рождение-соитие-смерть", "колыбель-гроб", "мать-невеста-сестра" и других этого ряда. См.: Семенова С. Человек и мещанин. Отношение к смерти у Максима Горького // Семенова С. Преодоление трагедии. М., 1989. С. 285-298.
27.См. Семенов Тянь-Шанский А. О детях // Вестник РХД. 1954. № 32. (II). С. 14-17.
28.Пастернак Б. Охранная грамота. Л., 1931. С. 16.
29.Мандельштам О. Пушкин и Скрябин // Вестник РХД. 1965. № 72/73 (I-II). С. 67.

@темы: Мысль вслух, Интересные наблюдения...

---

Прогулка по кладбищу (проблема посмертного существования в творчестве Достоевского)

[*~Naymira~*]

И.И. Евлампиев
Статья с сайта anthropologia.spbu.ru/
Фигуры Танатоса. Философский альманах. Выпуск №6. Кладбище. СПб., 2001

Проблема смерти и посмертного существования человека постоянно присутствует на страницах произведений Достоевского и непосредственно отражает наиболее важные принципы его мировоззрения. Наиболее странным и загадочным произведением, связанным с этой темой, безусловно, является рассказ «Бобок» из «Дневника писателя» за 1873 год. Выраженное здесь отношение к смерти и посмертному существованию настолько необычно, а изображение кладбищенского «бытия» мертвецов в могилах носит настолько шокирующий, натуралистичный характер, что в критической литературе, посвященной Достоевскому, установилась традиция интерпретировать этот рассказ как чистую аллегорию, которую не нужно понимать буквально и в которой выражен некий скрытый смысл, ничего общего не имеющий с темой смерти и «загробного» существования; например, М. Бахтин включал этот рассказ в давнюю традицию мениппей («разговоров в царстве мертвых»), идущую еще из античности [1]. С этим мнением трудно согласиться. Если бы изображение могильного существования нужно было Достоевскому только как форма для какого-то иного содержания (например, для карикатурного изображения современного общества), выбор именно этой формы невозможно было бы оправдать ни с эстетической точки зрения, ни с точки зрения неписаных нравственных критериев, которые обязан соблюдать каждый писатель в жанре публицистики. В этом случае мы должны были бы без малейших сомнений присоединиться к мнению А. Белого, который писал: «Для чего печатать все это свинство, в котором нет ни черточки художественности. Единственный смысл напугать, оскорбить, сорвать все святое. «Бобок» для Достоевского есть своего рода расстреливание причастия, а игра словами «дух» и «духовный» есть хула на Духа Святого. Если возможна кара за то, что автор выпускает в свет, то «Бобок», один «Бобок» можно противопоставить каторге Достоевского: да, Достоевский каторжник, потому что он написал «Бобок»» [2].

Однако к этому произведению можно отнестись и совсем иначе, если признать, что в нем Достоевский дал буквальное и прямое выражение определенного среза своего мировоззрения, и именно стремление к предельной ясности не позволило ему «смягчить» изображение, сделать его более «благопристойным». Чтобы понять, что хотел сказать Достоевский своим рассказом, нужно обратиться к другим его произведениям, в которых проступает (хотя и не так явно) та же самая тема и те же самые сюжетные мотивы, обретающие гораздо большую философскую глубину.

***

Главный герой рассказа «Бобок» – не названное по имени «одно лицо», очень напоминающее главного героя «Записок из подполья» (критики убедительно доказывают, что его необходимо отождествить с самим Достоевским), – случайно попадает на похороны и после завершения всех похоронных процедур остается на кладбище в одиночестве. Присев на могильную плиту (выполненную в форме гроба), чтобы немного отдохнуть, он внезапно начинает слышать странные голоса и затем понимает, что это разговаривают мертвецы в своих могилах. К своему удивлению и ужасу он узнает, что покойники некоторое время продолжают «жить», т. е. обладают сознанием, несмотря на непрекращающийся процесс разложения их тел, и способны вступать в «общение» друг с другом, образуя некоторую пародию на светское общество; «наверху, – говорит один из мертвецов, – когда мы жили, то считали ошибочно тамошнюю смерть за смерть. Тело здесь еще раз как будто оживает, остатки жизни сосредоточиваются, но только в сознании. Это – не умею вам выразить – продолжается жизнь как бы по инерции. Все сосредоточено <...> где-то в сознании и продолжается еще месяца два или три... иногда даже полгода... Есть, например, здесь один такой, который почти совсем разложился, но раз недель в шесть он все еще вдруг пробормочет одно словцо, конечно бессмысленное, про какой-то бобок: «Бобок, бобок», – но и в нем, значит, жизнь все еще теплится незаметною искрой...» [3]. Бoльшую часть рассказа составляет воспроизведение тех разговоров, которые ведут в своем «обществе» покойники, причем, изображая отвратительные натуралистические детали их бытия, Достоевский одновременно показывает, что все недостатки и пороки обычного светского общества присутствуют и кладбищенском «обществе», причем в удивительной по своей гротескной прямолинейности форме. Кульминацией всего разговора является откровенное предложение одного из могильных персонажей отбросить все ненужные теперь предрассудки и «провести эти два месяца как можно приятнее и для того всем устроиться на иных основаниях» (Т. 12. С. 61). «Всё там вверху, – заканчивает этот «философ», – было связано гнилыми веревками. Долой веревки, и проживем эти два месяца в самой бесстыдной правде! Заголимся и обнажимся!» (Т. 12. С. 62). В конце концов герой рассказа случайно чихает и голоса из могил мгновенно прекращаются; «все смолкло, точно на кладбище, исчезло, как сон» (Т. 12. С. 63). Продолжительное ожидание рассказчика ни к чему не привело, беседа не возобновилась. «Заключаю невольно, – подводит он итог, – что все-таки у них должна быть какая-то тайна, неизвестная смертному и которую они тщательно скрывают от всякого смертного» (Т. 12. С. 64). Несмотря на юмористический тон финала это заявление выглядит достаточно многозначительным и неожиданно серьезным. Кроме того, герой с какой-то удивительной горячностью восклицает: «Разврат в таком месте, разврат последних упований, разврат дряблых и гниющих трупов и – даже не щадя последних мгновений сознания! Им даны, подарены эти мгновения и... А главное, главное, в таком месте! Нет, этого я не могу допустить...» (Т. 12. С. 64). После этого он решает продолжить свое «исследование» открывшегося ему «мира», чтобы «составить понятие» и, «может быть» найти что-то «утешительное».

Для того, чтобы понять странную серьезность финала рассказа, действительную глубину и серьезность той тайны, к которой прикоснулся его герой, вспомним некоторые другие фрагменты произведений Достоевского, более ясно формулирующие смысл этой тайны. Прежде всего здесь возникает достаточно естественная ассоциация с одним эпизодом из романа «Идиот», а именно с рассказом Ипполита Терентьева о своей жизни и, в особенности, с его мыслями по поводу картины Г. Гольбейна «Мертвый Христос», которую он видел в доме Рогожина. В центе событий, связанных с Ипполитом, находится его неудавшееся (точнее, мнимое, инсценированное) самоубийство. Будучи неизлечимо болен чахоткой и зная, что ему осталось жить всего лишь несколько недель, Ипполит приходит к выводу, что это время уже не может иметь никакого значения ни в его жизни, ни в жизни окружающих его людей, и решает покончить с собой. Однако он пытается осуществить свое решение не в одиночестве, а при большом количестве свидетелей, более того, перед попыткой самоубийства он еще читает свое «Необходимое объяснение», в котором описывает некоторые события последних дней своей жизни и досконально разъясняет причины, заставившие его принять это решение.

Важнейшим элементом рассказа Ипполита является его размышления о картине «Мертвый Христос». Вне всяких сомнений, здесь Достоевский высказал устами Ипполита свои собственные мысли и воспроизвел свое собственное впечатление от этой картины, которую он видел в Дрезденской галерее (об ужасном впечатлении, произведенным картиной, упоминала вдова писателя в своих воспоминаниях). «Я знаю, – пишет Ипполит в своем «Необходимом объяснении», – что христианская церковь установила еще в первые века, что Христос страдал не образно, а действительно и что тело его, стало быть, было подчинено на кресте закону природы вполне и совершенно. <...> Но странно, когда смотришь на этот труп измученного человека, то рождается один особенный и любопытный вопрос: если такой точно труп (а он непременно должен был быть точно такой) видели все ученики его, его главные будущие апостолы, видели женщины, ходившие за ним и стоявшие у креста, все веровавшие в него и обожавшие его, то каким образом могли они поверить, смотря на такой труп, что этот мученик воскреснет? Тут невольно приходит понятие, что если так ужасна смерть и так сильны законы природы, то как же одолеть их? <...> Картиной этою как будто именно выражается это понятие о темной, наглой и бессмысленно-вечной силе, которой все подчинено, и передается нам невольно. Эти люди, окружавшие умершего, которых тут нет ни одного на картине, должны были ощутить страшную тоску и смятение в тот вечер, раздробивший разом все их надежды и почти что верования. Они должны были разойтись в ужаснейшем страхе, хотя и уносили каждый в себе громадную мысль, которая уже никогда не могла быть из них исторгнута. И если б этот самый учитель мог увидать свой образ накануне казни, то так ли бы сам он взошел на крест и так ли бы умер, как теперь?» (Т. 6. С. 410-411). Очевидно, что в этих словах выражено весьма радикальное сомнение в главном символе христианской веры и в ее главной идее – идее воскресения.

Казалось бы, из рассуждений Ипполита следует, что его сомнения связаны с необходимостью выбора между двумя убеждениями, двумя противоположными точками зрения: либо мы вслед за Христом и вместе с Христом верим в наше посмертное воскресение к абсолютно благой и совершенной новой жизни, либо признаем, что вера в воскресение ни на чем не основана и закон распада и тления, господствующий в нашем земном мире, является абсолютным, и никакой жизни после смерти нет, природа рано или поздно «перемалывает», уничтожает все живое. Однако на самом деле смысл сомнений Ипполита (и самого Достоевского) гораздо сложнее и не укладывается в простую противоположность веры в воскресение (и бессмертие) и убеждения в абсолютной смертности и тленности человека и его души.

Через несколько лет после создания романа «Идиот» в небольшой статье «Приговор» из «Дневника писателя» Достоевский приводит вымышленное посмертное письмо «самоубийцы от скуки», во многом напоминающее «объяснение» Ипполита. Этот самоубийца – «матерьялист», как его характеризует Достоевский, – как раз стоит на второй из упомянутых выше точек зрения, т. е. не верит ни во что, кроме «мертвых законов природы», и полностью отрицает бессмертие отдельного человека и всего человечества. «Посмотрите, – рассуждает он, – кто счастлив на свете и какие люди соглашаются жить? Как раз те, которые похожи на животных и ближе подходят под их тип по малому развитию их сознания. <...> Но, задавая, как теперь, себе беспрерывно вопросы, я не могу быть счастлив, даже и при самом высшем и непосредственном счастье любви к ближнему и любви ко всему человечеству, ибо знаю, что завтра же все это будет уничтожено: и я, и все счастье это, и вся любовь, и все человечество – обратимся в ничто, в прежний хаос. <...> И хоть это почему-то там и необходимо, по каким-то там всесильным, вечным и мертвым законам природы, но поверьте, что в этой мысли заключается какое-то глубочайшее неуважение к человечеству, глубоко мне оскорбительное и тем более невыносимое, что тут нет никого виноватого» (Т. 13. С. 321-322). Результатом этого рассуждения, построенного на неотразимой логике, и является самоубийство вымышленного героя. Если отвлечься от «количественного» различия, оно ничем не отличается от рассуждения Ипполита. Ипполиту остается жить до его естественной смерти несколько недель, а самоубийце-матерьялисту, допустим, несколько десятков лет, но если мы признаем, что смерть кладет абсолютный предел нашему человеческому бытию, жизнь не имеет смысла ни в одном своем мгновении. В одном из последующих выпусков «Дневника писателя» Достоевский возвращается к придуманному им герою и уже прямо, без всяких обиняков, говорит о подразумевавшемся им смысле этой истории: «Статья моя «Приговор» касается основной и самой высшей идеи человеческого бытия – необходимости и неизбежности убеждения в бессмертии души человеческой. Подкладка этой исповеди погибающего «от логического самоубийства» человека – это необходимость тут же, сейчас же вывода: что без веры в свою душу и в ее бессмертие бытие человека неестественно, немыслимо и невыносимо» (Т. 13. С. 387).

На первый взгляд это подтверждает, что сомнения Ипполита, вязанные с картиной «Мертвый Христос», и его решение покончить с собой являются следствием его неверия в воскресение и бессмертие. Однако если внимательней присмотреться к его истории, можно заметить, что она во многом отличается от истории «логического самоубийцы» и в определенном смысле даже противоположна ей. В заключение своего «объяснения» Ипполит подчеркивает, что он как раз верит в бессмертие: «Вечную жизнь я допускаю и, может быть, всегда допускал. <...> я никогда, несмотря даже на все желание мое, не мог представить себе, что будущей жизни и провидения нет. Вернее всего, что все это есть, но что мы ничего не понимаем в будущей жизни и в законах ее» (Т. 6. С. 416). Именно потому, что он обладает верой в бессмертие, он оказывается неспособным совершить реальное самоубийство (как выясняется, в пистолете, которым он пытался застрелиться, не было капсюля). Попытка самоубийства – это способ привлечь внимание окружающих к мучающим его сомнениям. Важно заметить явно обозначенное Достоевским различие истории Ипполита и истории самоубийцы из статьи «Приговор». Последний назван автором «логическим самоубийцей», его неуклонная решимость уничтожить себя с железной логикой следует из отрицания идеи бессмертия. Как пишет Достоевский, «самоубийство, при потере идеи о бессмертии, становится совершенною и неизбежною даже необходимостью для всякого человечка, чуть-чуть поднявшегося в своем развитии над скотами» (Т. 13. С. 390). Ипполит, наоборот, верит в бессмертие и потому его самоубийство не может быть результатом логического вывода, он два раза подчеркивает эту особенность своего решения: «Окончательному решению способствовала <...> не логика, не логическое убеждение, а отвращение» (Т. 6. С. 413; имеется в виду отвращение перед «темной силой», господствующей в жизни и уничтожающей все живое и ценное в мире).

Чтобы более точно понять мысли Ипполита, вспомним его высказывание о будущей жизни и провидении: «Вернее всего, что все это есть, но что мы ничего не понимаем в будущей жизни и в законах ее». Вот чего касаются его сомнения и о чем он мучительно размышляет, вспоминая о смерти. Вера в бессмертие сочетается в его душе с тяжкими сомнениями в том, что законы посмертного существования будут более разумными и ясными по сравнению с законами, навязанными нашему миру слепой, темной силой. И вид мертвого Христа с картины Гольбейна заставляет его усомниться не в идее бессмертия как таковой, а в том понимании бессмертия и воскресения, которые провозглашены в каноническом христианстве – в понимании бессмертия как вечной жизни в совершенном теле и в абсолютно совершенном, божественном мире. Всеразрушающая «темная сила», сила земного тления, кажется Ипполиту слишком могущественной и непобедимой, чтобы можно было поверить в существование мира, не подчиненного ее власти. Даже если в мире и есть «светлая сила», сила воскресения к совершенству, в которую верил Христос, эта «светлая сила» не может быть абсолютной и должна признать свою неспособность окончательно победить «темную силу».

Если принять эту логику, то убеждение в бессмертии, т. е. в какой-то вечной жизни, превращается из благой и спасительной идеи, помогающей человеку жить, в ужасную, пугающую мысль – быть может, еще более ужасную, чем мысль о полном уничтожении. Смерть – это только условная, относительная грань жизни, за которой следует «новая жизнь». Но какова эта жизнь? Можно ли считать ее более совершенной, чем наше земное существование? И если считать судьбу тела после смерти знаком и выражением каких-то сторон посмертного существования человека, то не будет ли естественным предположить, что в этом посмертном существовании мы окажемся в полной и окончательной власти бездушной силы тления?

Тот факт, что эти вопросы мучили Достоевского на протяжении всей его жизни, находит подтверждение и во многих других его произведениях. Прежде всего здесь вспоминается Свидригайлов из «Преступления и наказания», который в одной из бесед с Раскольниковым развивает целую теорию о том, что смерть – это переход из одного «мира» в другой, существующий по совершенно иным законам. Интересно, что сам этот «переход» Свидригайлов мыслит как постепенный, уже в болезни человек начинает свое движение к другому бытию, уже как бы частично причастен посмертному миру и поэтому способен видеть людей, пребывающих в нем (т. е. видеть умерших людей); это и есть призраки. При этом Свидригайлова преследуют те же ужасные мысли, что и Ипполита, он точно так же, как и последний, сомневается в том, что «миры» посмертного существования более совершенны, чем наш земной мир. Именно это имеется в виду в его известных словах о вечности: «Нам вот всё представляется вечность как идея, которую понять нельзя, что-то огромное, огромное! Да почему же непременно огромное? И вдруг, вместо всего этого, представьте себе, будет там одна комнатка, эдак вроде деревенской бани, закоптелая, а по всем углам пауки, и вот и вся вечность. Мне, знаете, в этом роде иногда мерещится" (Т. 5. С. 272). Эти пауки Свидригайлова, олицетворяющие абсурдность грядущего «бессмертия», заставляют вспомнить видение Ипполита – огромного тарантула, символизирующего власть «темной силы», погубившей даже Иисуса Христа; «мне как будто казалось временами, что я вижу, в какой-то странной и невозможной форме, эту бесконечную силу, это глухое, темное и немое существо. Я помню, что кто-то будто бы повел меня за руку, со свечкой в руках, показал мне какого-то отвратительного тарантула и стал уверять меня, что это то самое темное, глухое и всесильное существо, и смеялся над моим негодованием» (Т. 7. С. 411). Явное сходство истории Свидригайлова и истории Ипполита проступает еще в одной детали. Абсурдность посмертных «миров» Свидригайлову доказывают явления призраков умерших людей – его дворового человека Федьки и его жены; в качестве аналогичного доказательства господства «темной силы» в нашем мире для Ипполита выступает странный призрак Рогожина, явившийся ему поздно вечером сразу после того, как он во всех подробностях вспомнил картину «Мертвый Христос», которую он видел именно в доме Рогожина. Рогожин в романе выступает как своего рода живой «покойник», как человек, уже в этой жизни оказавшийся под полным господством «темной силы», и поэтому явление его призрака (или его самого?) оказывается прямым «вызовом» «темной силы», ее прямой насмешкой над человеком, который пытается найти в мире и в себе иную силу, способную противостоять ей. «Это привидение, – с горечью констатирует Ипполит, – меня унизило. Я не в силах подчиняться темной силе, принимающей вид тарантула» (Т. 7. С. 413). После этого он и приходит к окончательному решению покончить с собой; смысл его решения – в желании «отомстить» «темной силе», подобно тому как «логический самоубийца» желает «отомстить» бездушным, мертвым силам природы.

Не случайно в произведениях Достоевского мы постоянно сталкиваемся с героями-самоубийцами; эта тема постоянно присутствует и на страницах «Дневника писателя». Человек, решающийся на такой поступок, неизбежно вынужден задумываться над самой главной проблемой, которую предельно лаконично сформулировал шекспировский Гамлет: «Какие сны в том смертном сне приснятся, // когда покров земного чувства снят?» При безусловной уверенности в нашем бессмертии он преобразуется в вопрос о том, что за «новая жизнь» предстоит нам за гранью смерти – «лучше» или «хуже» она нашей нынешней жизни, хотя и несовершенной, но бесконечно дорогой нам. Возвращаясь к рассказу «Бобок», можно сказать, что его можно рассматривать как возможный ответ на этот главный вопрос, причем ответ, поражающий своей безысходностью, показывающий, какие ужасные варианты нашего будущего вставали в воображении Достоевского в его размышлениях на эту тему. Кладбище и кладбищенская «жизнь» покойников в своих могилах изображаются Достоевским как совершенно реальная перспектива той «новой жизни», которая ждет нас за гранью смерти. Эта перспектива выглядит даже более ужасной, чем вечность в виде бани с пауками, пугающая Свидригайлова, или власть «темной силы», символизируемая тарантулом из сна Ипполита. Впрочем, в рассказе говорится, что существование в могиле продолжается не вечно, оно длится несколько месяцев; и, значит, за этим следует какая-то иная «новая жизнь», о которой здесь нет никаких упоминаний. Однако нетрудно понять, что если посмертная «жизнь» начинается таким образом, то ждать в ее следующей «фазе» чего-то радикально прекрасного и совершенного вряд ли возможно.

В «Бобке» представление о «новой жизни» как кладбищенском существовании покойников выражено с наибольшей ясностью и натуралистической конкретностью, однако его следы можно найти и в других произведениях Достоевского. Особенно выразительно появление этого представления в еще одном фрагменте из «Дневника писателя» – в рассказе «Сон смешного человека», в котором Достоевский единственный раз высказывается совершенно определенно по поводу возвышенного идеала человеческой жизни. Герой рассказа, подобно многим другим героям Достоевского, решает покончить с собой, и причина его поступка – та же самая, что и у «логического самоубийцы», – убеждение в бессмысленности жизни. И вот, он, выполняя свое решение, стреляет себе в сердце. Далее в рассказе следует очень любопытный фрагмент, прямо соотносящийся с описанием кладбищенской жизни в «Бобке» и наглядно доказывающий, что для Достоевского тема могильного существования была предельно важной, имела буквальный, а не аллегорический смысл. Герой во всех подробностях рассказывает о той «новой жизни», к которой он оказался причастен после смерти: «...боли я не почувствовал, но мне представилось, что с выстрелом моим все во мне сотряслось и все вдруг потухло, и стало кругом меня ужасно черно. Я как будто ослеп и онемел, и вот я лежу на чем-то твердом, протянутый, навзничь, ничего не вижу и не могу сделать ни малейшего движения. <...>

И вот меня зарывают в землю. Все уходят, я один, совершенно один. Я не движусь. Всегда, когда я прежде наяву представлял себе, как меня похоронят в могиле, то собственно с могилой соединял лишь одно ощущение сырости и холода. Так и теперь я почувствовал, что мне очень холодно, особенно концам пальцев на ногах, но более ничего не почувствовал.

Я лежал и, странно, – ничего не ждал, без спору принимая, что мертвому ждать нечего. Но было сыро. Не знаю, сколько прошло времени, – час или несколько дней, или много дней. Но вот вдруг на левый закрытый глаз мой упала просочившаяся через крышку гроба капля воды, за ней через минуту другая, затем через минуту третья, и так далее, и так далее, всё через минуту» (Т. 14. С. 126-127).

Невозможно было бы понять, зачем Достоевский описывает все эти подробности могильного существования, если не признать, что он действительно считает такую перспективу посмертного бытия вполне реальной для каждого из нас. Но в рассказе «Сон смешного человека» точка зрения Достоевского на «новую жизнь» оказывается более оптимистичной, чем в «Бобке». Герой рассказа в отличие от персонажей «Бобка» не смиряется с представшей ему «новой жизнью», а начинает негодовать и обращается с требованием к «высшей силе»: «Кто бы ты ни был, но если ты есть и если существует что-нибудь разумнее того, что теперь совершается, то дозволь ему быть и здесь. Если же ты мстишь мне за неразумное самоубийство мое – безобразием и нелепостью дальнейшего бытия, то знай, что никогда и никакому мучению, какое бы ни постигло меня, не сравнится с тем презрением, которое я буду молча ощущать, хотя бы в продолжение миллионов лет мученичества!..» (Т. 14. С. 127). И именно в силу негодования героя и его презрения к нелепости «новой жизни» происходит изменение в его положении: могила разверзается, его подхватывает неведомое существо и переносит на какую-то планету, подобную Земле и населенную такими же точно людьми, как и земные люди, но прекрасную и гармоничную, лишенную привычного для нас зла. Люди этой планеты встречают смерть с радостью, поскольку они знают, что после смерти их ждет еще более совершенное бытие. «Они, - вспоминает герой рассказа, - почти не понимали меня, когда я спрашивал их про вечную жизнь, но, видимо, были в ней до того убеждены безотчетно, что это не составляло для них вопроса. У них не было храмов, но у них было какое-то насущное, живое и беспрерывное единение с Целым вселенной; у них не было веры, зато было твердое знание, что когда восполнится их земная радость до пределов природы земной, тогда наступит для них, и для живущих и для умерших, еще большее расширение соприкосновения с Целым вселенной» (Т. 14. С. 132).

Здесь со всей очевидностью встает ключевой вопрос, определяющий самое главное в мировоззрении Достоевского: от чего же зависит, какой вариант «новой жизни» будет ждать нас после смерти - тот, который нарисован в «Бобке», или тот, возможность которого Достоевский обозначает в рассказе «Сон смешного человека»? Не вдаваясь в детали сразу сформулируем ответ, который Достоевский дает всем своим творчеством [4]: это зависит исключительно от усилий самого человека, от его неустанного стремления к совершенству уже в земной жизни. Ведь и «смешному человеку» дано было соприкоснуться с совершенной «новой жизнью» только после того, как он стал «негодовать» и требовать от высшей силы справедливости. Если же человек подчиняется законам несовершенного мира и отказывается вести трагическую и, на первый взгляд, совершенно безнадежную борьбу с этими законами, с «темной силой» разложения и тления, то после смерти он обретет «новую жизнь» уже полностью подвластную этой «темной силе», и его уделом станет вечное существование, подобное существованию кладбищенских персонажей «Бобка».

Примечания

1.См.: Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1972. С. 184-189.
2.Белый А. Трагедия творчества // О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 гг. М., 1990. С. 154.
3.Достоевский Ф. М. Собр. соч. в 15-ти т. СПб., 1988-1996. Т. 12. С. 61. Далее все цитаты из произведений Достоевского будут приводится по этому изданию с указанием прямо в тексте номера тома и страниц.
4.См.: Евлампиев И. И. Кириллов и Христос. Самоубийцы Достоевского и проблема бессмертия // Вопросы философии. 1998. № 3.

@темы: Заметки на полях, Мысль вслух, Интересные наблюдения...

---

Гармония жизни и смерти

[*~Naymira~*]

Андрей Демичев
Статья с сайта anthropologia.spbu.ru/

Многочисленные тематизации проблемы жизни и смерти в философии, религии, искусстве, многообразная представленность или обставленность событий смерти, умирания, самоубийства, утраты в различных национальных и исторических культурах, полное рассмотрение которых могло бы стать содержанием многотомного издания, показывает, что каждая культура, каждый способ философствования так или иначе ищут возможности сопряжения и объяснения взаимообуславливающего чередования жизни и смерти, находя при этом разную степень гармоничности или дисгармоничности этих отношений. Гармония, понятая диалектико-полифоническим образом [1], вмещает в себя богатые возможности взаимоуживания разнонаправленных взаимодействий, в пределе составляющих фундаментальное взаимодействие живого и мертвого.

***

Оппозиция жизни и смерти в повседневных структурах сознания все же кажется жесткой и безупречной. Такому представлению вторит и первая философская «примерка» последнего энциклопедического словаря, где смерть определяется как естественный конец всякого живого существа [2]. Кроме того, некоторые развитые философские концепции, главным образом экзистенциалистских направлений (например, Ж.-П. Сартр, А. Камю) предпочитают провести рубикон, непроницаемо зеркальную преграду-поверхность между живым и мертвым. Жизнь и смерть в данном случае взаимодействуют контактно-отталкивающим образом. Жизнь нетерпима к смерти и не содержит или стремится не содержать в себе ничего мертвого. Смерть - абсолютное ничто, исключающее даже намеки на живое. Наше повседневно-экзистенциальное сознание, основанное на строгой оппозиции жизни и смерти, также как и оппозициях добра и зла, истины и лжи, Бога и дьявола, красоты и безобразия и т.д., воспроизводит классическую, антиномично-рельефную, идеологически однозначную метрику мышления. Гармония здесь сужается до своего маргинального, дисгармоничного состояния непримиримого антиномизма-антагонизма, философски воплощающегося в крайних, экспансионистских высказываниях типа: «Бытие есть, а небытия нет» (Парменид) или, напротив, «Жизнь - всего лишь род мертвого, причем весьма редкий род» (Ф. Ницше). Но, быть может, «если борьба жизни и смерти так непримирима на поверхности мирового бытия, то это возможно лишь потому, что она идет внутри бытия, в самом сердце мира, способного поддерживать только «смертную жизнь», т.е. жизнь хотя и абсолютную, вневременную по своему метафизическому характеру, но, в полном противоречии этому своему естеству, временную, неабсолютную в фактическом существовании» [3].

Эпоха неклассического мышления позволяет ослабить антиномизм традиционных оппозиций, полифонизировать их взаимодействие, понизить (не снимая полностью) морально-нудительный пафос, снять однозначность негации. Ложь, зло, смерть оказываются не столь однозначно простыми негативными сущностями и феноменами человеческого бытия. Ложь, например, имеет широкий спектр своих онтологических воплощений или модусов существования: «от лжи как эпифеномена Природы и эко-эффекта творения до таких отдаленных модусов как вежливость, тактичность, комплимент, биографическое и автобиографическое единство» [4]. Зло также расцвечиваемо оттенками и полутонами [5].

Со смертью дело обстоит несколько сложнее, ибо фундаментальней ее противостояния жизни, вмещающей и ложь, и истину, и добро, и зло, и красоту, и безобразие и проч., для человека ничего не помыслить. Даже для классического трансцендирующего сознания сфера смерти оставалась недоступной, энигмичной. Танатологические исследования в связи с этим долгое время считались пустяковыми, зряшными занятиями наподобие алхимических. Лишь с укреплением гуманистических традиций и, в частности, после работ И.И. Мечникова [6] танатология стала серьезной медицинской дисциплиной. Вместе с тем, главная проблема танатологии - ее предмет (!) или, иначе говоря, гносеологическая не пред-ставляемость предмета, сохраняется. Объективация содержания исследований - суть реальность описания, нежели описываемая реальность. Смерть в своем присутствии, в своем пришествии фиксируется лишь косвенно и апофатически, т.е. как отсутствие признаков жизни. Кроме того, критерий отсутствия признаков жизни, а, следовательно, критерий смерти человека до сих пор является предметом спора.

Тем не менее, смерть можно сегодня представить, по крайней мере, в трех основных модусах: смерть тела, смерть сознания, смерть как разрыв всех связей (социальная смерть).

Это значит, например, что еще при жизни (тела и сознания) можно пережить социальную смерть, смерть как итог социальной жизни. Опыт монашества (уход от мирской жизни), религиозного и философского отшельничества подтверждает возможность осознанного разрыва с социальной жизнью, подведения итога мирским исканиям. Человек может целенаправленно стремиться к некоему духовному совершенству, цельности и завершенности жизненного задания, исчерпывающему его замысел творению собственной жизни. Человек вправе выбрать достойный исход своего духовного и социального творчества, поставить последнюю автобиографическую точку, написать себе эпитафию [7], т.е. сгармонизировать собственную жизнь с собственной (самостоятельно выбранной) смертью.

Таким образом, смерть поддается «приручению», она не есть то, что абсолютно внешним образом затопляет жизнь и бросает ее в пучину небытия. «Смерть, - пишет Н. Трубников, - предполагает жизнь, начинается с жизнью и с жизнью же - каким бы парадоксальным это ни показалось - заканчивается. Конец жизни есть конец смерти, то есть умирания. По существу, смерти нет, есть смертное, то есть живое» [8]. Смерть, в данном случае, обнаруживает качественно иной модус своей феноменальности. Можно, думаю, даже сказать о том, что сама смерть преодолевает здесь границу бытия и небытия. Будучи в повседневных структурах сознания полновластной представительницей, наместницей и одновременно пленницей небытия, смерть в диалектико-аналитическом сознании обретает свой процессуально-динамический статус и предстает в модусе умирания, т.е. жизненного, бытийного существования. Жизнь и смерть в этом смысле становятся объемно совпадающими и взаимообуславливающими. Как отмечает Г. Бердышев: «В живом организме смерть является необходимым компонентом жизни. Человек живет потому, что многие частички его организма постоянно умирают» [9]. Смерть как бы рассредоточивается по всему жизненному пространству в своих микропроявлениях, в своей неустанной «микрохирургической» работе (работе по отсечению старого, исчерпавшего свой жизненный запас, болезненного содержания). «Смерть, - пишет М. Фуко, - таким образом оказывается множественной и растянутой во времени; она не является тем абсолютным и особым моментом, по отношению к которому времена останавливаются, чтобы обратиться вспять, она, как и болезнь, обладает неким кишащим присутствием, которое аналитик может распределить в пространстве и времени...» [10]

Идея гармонии жизни и смерти, несмотря на заряженность определенным парадоксом, не нова (явно просвечивает, например, в средневековой «прирученной смерти»). Тем не менее, философски продуманная, развитая на собственных основаниях, конкретизированная в свете новейших философских и культурологических стратегий, она может быть полезной для танатологических исследований, она может стать одним из философско-культурологических оснований постановки и решений современных проблем смерти, самоубийства, эвтаназии, тяжелой утраты и проч.

Если понять гармонию не как застывшее в симметрии равновесие разнородных элементов, а как диалектико-полифоническое взаимодействие, включающее и терпящее, удерживающее в себе благодаря неувядаемой внутренней мощи и грандиозному энергетическому запасу широчайший спектр разновекторных и противоречивых содержательных стремлений, то гармония жизни и смерти предстанет как динамическое отношение, одним из полюсов которого будет обостренная, непримиримая конфликтность, взаимная экспансия жизни и смерти, где смерть будет выступать, например, так называемой машиной войны, уносящей с поля брани все новые и новые жизни - жертвоприношения, а а жизнь, защищаясь, в свою очередь, будет посягать и отвоевывать у неживой субстанции все новые и новые территории и объекты; другим же полюсом этого гармоничного взаимодействия будет конкретная тождественность жизни=смерти, радостное слияние с ностальгически располагающим чувством совместного умирания, совместного возвращения, с благостным, вечерним признанием-вздохом: «Люблю этот умирающий мир!» (Л. Карсавин).

Примечания

1.См.: Белоусов В.А., Демичев А.В. Гармония: противоречие, связь. Владивосток, 1991.
2.Философский энциклопедический словарь. М., 1989, С.617.
3.Булгаков С.Н. Сочинения в 2-х томах. Т.1, М., 1993, С.82.
4.Секацкий А.К. Онтология лжи. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук. СПб., 1995, С.4. Диссертационная работа А. Секацкого содержит родственную стратегию - стратегию «от противного» или стратегию перехвата и руморологического бесстрашия, позволяющей работать на «оккупированной территории», дабы «ложью ложь попрать» (смертью смерть).
5.См., например: Долгих Е.Н. Метафизика зла в русской религиозной философии (В.С. Соловьев и С.Л. Франк). Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук. СПб., 1994.
6.См., например: Мечников И.И. Этюды оптимизма. М., 1987.
7.См. об автоэпитафии, например: Савчук В.В. Автоэпитафия // Художественная воля, N6, Консервирование.
8.Трубников Н.Н. [Проспект книги о смысле жизни] // Квинтэссенция: Философский альманах. М., 1990, С.445.
9.Бердышев Г.Д. Реальность долголетия и иллюзия бессмертия. Киев, 1989, С.70.
10.Foucault M. Naissance de la clinique. P., 1988, P.144.

@темы: Мысль вслух, Интересные наблюдения...

---

Путь в некрополь — дорога к преображению

[*~Naymira~*]

Владимир Гузенков
Статья с сайта anthropologia.spbu.ru/
Фигуры Танатоса. Философский альманах. Шестой выпуск. Кладбище. СПб., 2001

«Кладбище», «клад», «складывать» — слова однокоренные. Августин Блаженный много говорил о градах Небесном и земном. Простому мирянину тоже не грех поразмыслить как на эту тему, так и о том, что есть «град умерших». Некрополь (экстраполируя терминологическую интенцию Августина) — «град подземный».

В конце XX века мы, вооруженные великими (как ныне представляется) достижениями науки, техники и философии, вправе ли с уверенностью и оптимизмом сказать, что сущность смерти и бессмертия, конкретной, персонифицированной телесно-духовной конечности и всеобличенной трансцендентной бесконечности нами поняты неизмеримо более адекватно, чем предшествующими поколениями? Не думаю, что ответ на этот вопрос должен принять форму категоричного положительного утверждения. И все же — если отвлечься от христианского учения о том, что смерть есть наказание роду человеческому за грехопадение «прародителей» — смерть есть зло или благо?

Она может быть как тем, так и другим. В подавляющем большинстве случаев смерть, пережитая в связи с кончиной близких людей и переживаемая относительно своей собственной неумолимой перспективы, понимается как зло. В огромной массе случаев так оно и есть. Но надо обладать феноменальным упрямством (пусть и добровольным), чтобы смерть, понимаемую уже в метафизическом, универсально закономерном смысле, трактовать как абсолютное зло, которое, в конце концов, можно преодолеть полностью и окончательно.

***

Поток самообновления подсистем Единого ежесекунден и непреходящ — это очевидно каждому. Тем более нелепым выглядит религиозный постулат о воскресении из мертвых лишь в эсхатологической перспективе, да еще в той же, прижизненно земной, плоти. Преображение Господне в действительности совершается каждое мгновение, и на место отмирающих частей, тканей великого Космического Организма синтезируются новые части и ткани, чем-то, хотя бы чуть-чуть, отличные от прежних.

Кладбище — не просто склад уже неодухотворенной плоти, но и клад смыслов для здравствующих потомков, хозяев могил. Смыслов, без бережного, заинтересованного, любовного отношения к которым не возможно нравственное и интеллектуальное самоутверждение в миру земном живущих. Без «любви к отеческим гробам» человек не способен к полноценной любви посюсторонней, пульсирующей во плоти и духе. Вживание в смерть (и чувством, и интеллектом) — необходимейшее условие, с одной стороны, нравственной и эстетической полноты бытия человека, а с другой — поддержание его действительных, а не иллюзорных связей с Единым, со своим собственным (преображенным) и Его — прошлым и будущим.

Последовательный материалист столь же наивен, как и религиозный догматик. Понимать, постигать Бога более-менее адекватно вне Его пантеистического видения невозможно. Даже многим богословам, не зашоренным наивной религиозной догматикой, становится все более близкой идея о том, что постижение Бесконечного Единого Бога-Природы может быть только бесконечным, неконстантным процессом. При этом зерна относительных истин лишь умножают и совершенствуют наши знания о Боге, но никогда (как, впрочем, и в любом конкретном разделе знания о мире) не могут достигнуть абсолютной полноты и завершенности.

Полагаю, что нижеприведенные мои стихи, заявленные в большей степени именно как вопросы, а не ответы, послужат основанием для конструктивных размышлений философствующей аудитории, не лишенной к тому же вкуса к юмору и самоиронии.

***

Терпеть, я не могу различных догм оков;
Жаль тех, кто курс наивной верой чертит,
И в частности — тех трезвых дураков,
Кто верит в сказки о преодоленьи смерти.
Подвластно смерти все, — так рассуждаю я, —
Но также все вовеки сохранится
Преобразовано, и в книге бытия
Не пропадает ни одна страница;
Потери нет ни буковка, ни строчке...
Все, что ни есть, есть части Мира-Бога;
Сегодня Он во мне хмельной немного,
Но мы храним друг друга звездной ночью.
Хотя луна уже имела лик блина,
А блин, чем я закусывал, — луны,
Но волны выпитого мной вина
О четких мыслей разбивались валуны:
Была ясна мне, как и петуху,
Гимн новому пропевшему всей глоткой,
Парадоксальность: всякой жизни лодка
Плывет за тем, чтоб перейти в труху,
Отнюдь не жаждя перевоплотиться;
Живя, идем мы к смерти каждый час...
Неглупому на смерть не надо злиться, -
Она работает не на себя, на нас,
На праздник новой, бесконечной жизни...
Мир целесообразен, отрицать
Полезность смерти глупо; в плачах тризны,
Как в гимнах жизни — промысел Творца.
Я пью за жизнь, за духа силу, нежность;
Во здравие любви поет бокальный звон!
Но также пью за смерти неизбежность
Как новой жизни божеский закон.

***

Иллюзии все преодолены
И пережиты все надежды,
Просмотрены почти все сны
И переношены одежды.
Угомонилась круговерть
Снежинок дней судьбы бесславной...
Что понял я? Вот вывод главный:
Блаженна жизнь, блаженна смерть
Покуда зов на упокой
Из труб небесных не раздался,
Крещу слабеющей рукой
Я мир и тех, кто в нем остался.
Кладбищенскому Коту
Стих не каждому зачать
С музой дано Сущим,
Не дано всем различать
Кажимость и сущность.
...Всем казалось: морду мыл
Кот у храма лапой,
Я знал: он чело крестил,
Славя Бога-папу.
На руки кота воздав,
(лаской зверю нравясь),
Понял: он не захрапел,
А запел акафист.
Мнил, кто подавал: дает
Деньги он лишь сирым,
Нищим; знал я: тех «стрижет»
Банда рекитиров.
Верили все: славит поп
Истинного Бога,
Знал я, пряча сущность-вопль:
«Истин нет итога!
Смыслов Бога нет конца!»
(Но с попом нелишне
Славить маму и отца
И земных, и вышних.
Даже тем, кто спать в гробы
Сложен на погосте,
Надо знать: их любим мы,
К приходим в гости).
...Ночью я, доверяясь сну,
Видел, как без срама
Любит полную луну
Кот худой у храма.

***

Путь смерти обессмысленен, но нужен
(в том его смысл!) для вечного творенья;
Он — крайний способ жизни обновленья,
Когда не суть свою меняет, а наружность
Конкретный дух, вдруг сжавшийся, -не в точку,
Не в нуль, а в квант континуума Бога,
Монаду мира!.. Кладбища дорога
Есть путь преображения бессрочный.
Но что мой Апокалипсис в сравненьи
С всеобщей остановкой пульса жизни
(пусть и не вечной), со всеобщей тризной;
С грядущим мира светопреставленьем?!
Я, Бога часть, за гранью временною
С Вселенной всей в объятьях притяженья
Расплавлюсь так в котле преображенья,
Что стану уж ни Богом, ни собою:
Вернусь в До-Космос, в первобытный хаос,
Где в творчества слепых (покуда еще) недрах
Томился жаждущий вновь воплотиться Эрос
И дух рассеянный в Систему собирался...

***

Я свет земной еще не долюбил,
не дооткрыл чего-то, недопонял,
как вдруг в иную жизнь врата раскрыл
мне рок, и в тьму умчали смерти кони.
ТЫ — всех удел... Недолог плоти час,
но духа жизнь не гибнет и не вянет,
моя душа теперь — везде (и среди вас),
ей так тепло, когда меня помянут.

***

Подъем закончился. За жизни перевалом
спускаюсь я неосторожно вниз
(хоть всяк булыжник-день грозит обвалом)
туда, к границе, где не надо вниз.
Там смерть, начальник всей кладбищенской таможни,
нахально отбирает вещи все...
Я не страшусь — представить невозможно — распятым быть на судном колесе.
Но в этот край мне уж не возвратиться...
печально, что ж, то — всех людей удел;
в мир инобытия и душ, и тел
можно замешкаться, но не остановиться.
Поэт, я своего небесного патрона
благодарю, молясь, всем сердцем и умом
зато, что Он
мне дал во время оно
создать стихов новозаветный том.

Эпитафия

Сей памятник сооружен
имевшему девиц и жен
талант от Бога и грехи философу, кто вам стихи —
клад размышлений — написал,
кто жить среди жлобов устал.

@темы: Мысль вслух, Интересные наблюдения...

---

Является ли самоубийство преступлением? Письмо и ответ

[*~Naymira~*]

Е.П. Блаватская
"Теософист", ноябрь 1882 г.
"Автор письма в ноябрьском номере лондонского "Спиритуалиста", который называет "Фрагменты оккультной истины" спекуляциями, вряд ли прилагает это определение к Фрагменту № 3, в котором столь осторожно выдвигается гипотеза относительно самоубийства. Эта гипотеза, если рассматривать ее в самом общем виде, кажется достаточно разумной, она удовлетворяет нашим представлениям о Нравственном Законе Вселенной и совпадает с нашими житейскими взглядами, а также с тем, что мы извлекаем из науки. Вывод, который может быть сделан на основании двух приведенных случаев, то есть об эгоистичном самоубийстве с одной стороны, и о бескорыстном с другой, состоит в том, что хотя состояние после смерти может быть разным, все же основной результат неизменно плохой, а вариации касаются лишь степени наказания. Мне кажется, что приходя к этому выводу, он не имел представления о всех возможных случаях самоубийства, котрые происходят или могут происходить. Я утверждаю, что в некоторых случаях самоубийство не только оправдано, но и желательно с нравственной точки зрения, и что результат такого самопожетвования повидимому не может быть плохим. Я приведу один случай, самый редкий из всех редких случаев, но нет необходимости считать его чисто гипотетическим по этой причине, ибо я знаю по крайней мере одного человека, который руководствуется чувствами, не отличающимися от тех, которые я сейчас опишу, и который был бы весьма признателен за любой дополнительный свет, который мог бы быть пролит по этому в высшей степени мистическому вопросу. (См. прим. 1 Редактора).

***

Предположим, что некто, кого я буду называть М., долго и глубоко размышляет над проклятыми вопросами о тайнах земного существования, его целях и высочайших обязанностях человека. Для того, чтобы посодействовать свим мыслям, он обращается к философским работам, особенно к тем, которые имеют дело с возвышенным учением Будды. В конце концов он приходит к заключению, что Первая и Единственная цель существования — это быть полезным нашим собратьям, что неудача в этом представляет собой его собственную никчемность в качестве разумного человеческого существа, и что продолжая такую жизнь, он просто рассеивает энергию, которую он имеет, и которую он не в праве растрачивать по мелочам. Он пытается быть полезным, но терпит в этом полную неудачу. Что же тогда является для него лекарством? Вспомните, что здесь нет никаких причин, чтобы обратить против кого-то оружие, не нужно бояться того, что нарушен человеческий закон, не нужно избегать земного наказания; на самом деле нет никакой нравственной трусости в этом самопожертвовании. М. просто кладет конец существованию, которое является бесполезным, и поэтому не удовлетворяет своей собственной первичной цели. Не является ли такой поступок оправданным? Или он также является жертвой того превращения в призрака и пишача, против чего предостерегает Фрагмент № 3. (2.)

Может быть М. надеется получить более благоприятные условия при последующем рождении, и тогда он будет в большей мере способен выполнять задачу Бытия. Да, вряд ли он может быть хуже; ибо вдобавок к тому, что он вдохновлен похвальным намерением освободить дорогу для того, кто может быть более годным к служению, он невиновен в данном случае ни в каком нравственном преступлении. (3.)

Но я еще не закончил. Я пойду немного дальше и скажу, что М. не только бесполезен, но и определенно вреден. К своей неспособности делать добро он добавляет беспокойную склонность, которая постоянно толкает его на попытки делать добро. М. делает попытку (он был бы недостоин носить имя человека, если бы он ее не сделал) и обнаруживает, что его неспособность постоянно приводит его к ошибкам, которые превращают потенциальное добро в действительное зло; и что благодаря своей природе, рождению и воспитанию, большое количество людей оказалось вовлеченным в результаты его ошибочного рвения, и что мир в целом больше страдает от его существования, чем от его отсутствия. Итак, если после достижения таких результатов М. пытается придать им логическое завершение, то есть, будучи морально обязанным уменьшить зло, которому подвержены разумные существа на земле, он должен уничтожить самого себя, и таким образом совершить то единственное доброе дело, на какое он способен, — есть ли в таком случае, спрашиваю я, какая-либо нравственная вина, связанная с актом преждевременной смерти? Что касается меня, то я конечно скажу, что нет. Нет, больше того, я утверждаю, с учетом высшего знания, что М. не только оправдан в совершении такого поступка, но что он был бы негодяем, если бы сразу и без колебаний не положил бы конец жизни не только бесполезной, но и определенно вредной. (4.)

М. может ошибаться, но, полагая, что он умирает, лелея счастливую надежду, что в смерти — все хорошее, а в жизни — все зло, на которое он способен, — и в этом случае нет никаких извиняющих его обстоятельств, чтобы сильно ходатайствовать в его пользу и чтобы помочь ему избегнуть падения в ту ужасную пропасть, которой так запуганы ваши читатели. (5.)

М., повторяю я, — это не гипотетический случай. История изобилует примерами бесполезных и вредных жизней, которые привели к горькому результату разрушения наций. Посмотрите на творцов Французской революции, пылающих такой страстной любовью к своим соотечественникам, которая зажигала человеческие сердца; посмотрите на них, красных от невинной крови, приносящих неисчислимые бедствия своей стране, выступая под священным именем Свободы! такие сильные на вид! такие ничтожные и слабые в действительности! Какой горестный результат их неспособности! Если бы они смотрели глазами М., не были бы они его прототипом? Не благо ли это было бы для Франции, если бы они предвосхитили поступок М.?

Опять-таки, посмотрим на Георга III Английского, имевшего самые лучшие намерения, но неспособного Правителя, который, после своего царствования в течение долгих лет, оставил свою страну отчаявшейся и обедневшей от войн, разрываемой внутренними противоречиями, отделенной от родственных народов по ту сторону пролива, со свободой подчиненных, попранной его ногами, и с добродетелью, проституированной в Кабинете, Парламенте в Лондонском Суде. Его переписка с Лордом Норсом и другими дает многочисленные доказательства того, что благодаря его самонадеянности (хотя бы и вызванной добрыми намерениями) произошли бедствия Великобритании и Ирландии, бедствия, от результатов которого Соединенное Королевство до сих пор еще не оправилось. Было бы счастьем для Англии, если бы ее правитель, подобно М., увидел бесполезность своей жизни и пресек бы ее, как это может сделать М., в самом начале своей пагубной карьеры!
Вопрошающий"

Ответ редактора

(1). Вопрошающий не является оккультистом, отсюда его утверждение, что в некоторых случаях "самоубийство не только оправдано, но и желательно с нравственной точки зрения". Оно оправдано не в большей мере, нежели убийство, хотя иногда и может показаться, что оно желательно. Оккультист, который видит происхождение и конечный результат всего, считает, что человек, — который признает, что любой человек в некоторых обстоятельствах может положить конец своей жизни, — виновен в таком же большом преступлении и в столь же пагубной софистике, как и народ, который утверждает право убивать во время войны тысячи невинных людей под предлогом мести за что-то, причиненное кому-то одному. Все подобные рассуждения являются плодами Авидьи, принятой за философию и мудрость. Наш друг очевидно ошибается, полагая, что автор "Фрагментов" пришел к своим заключениям только потому, что он не сумел охватить своим мысленным взором все возможные случаи самоубийств. Результат в определенном смысле конечно однозначен, и существует лишь одно общее правило или закон для всех самоубийств. Но, именно потому, что "состояния после смерти" разнообразны ad-infinitum, ошибочно полагать, что различия могут касаться только степени наказания. Если в каждом случае результатом будет проживание определенного периода разумного существования, мы не понимаем, откуда "Вопрошающий" вывел свое заключение о том, что результат "в любом случае плохой". Результат полон опасностей, но существует надежда на определенное самоубийство, а во многих случаях даже вознаграждение, если жизнь была принесена в жертву ради спасения других жизней и не было альтернативы этому. Пусть он прочтет параграф 7, стр. 313 в сентябрьском номере "Теософиста" и подумает об этом. Конечно, вопрос представлен автором в слишком общем виде. Чтобы рассмотреть детально каждый случай самоубийства и их посмертные состояния, это потребовало бы не наших "Фрагментов", а целой полки книг в библиотеке Британского Музея.

(2). Никто из людей, повторяем мы, не имеет права положить конец своему существованию просто потому, что оно бесполезно. Это все равно, что доказать необходимость побуждения к самоубийству всех неизлечимых инвалидов и калек, представляющих собой постоянный источник страдания для своих семей, или проповедовать нравственную красоту закона, существующего у диких племен на островах Тихого Океана, подчиняясь которому, они предают смерти с воинскими почестями своих стариков и старух. Пример, выбранный "Вопрошающим", не является удачным. Есть огромная разница между тем человеком, который расстается с жизнью, пребывая в полном отвращении от постоянной безуспешности совершить добро, от отчаяния быть когда-нибудь полезным, или даже от страха причинить вред своим ближним в случае продолжения жизни; и тем, кто по своей воле отказывается от своей жизни ради спасения жизни людей, которых он должен спасать по обязанности или потому, что они ему дороги. Один — это наполовину больной мизантроп, а другой — герой и жертва. Один лишает себя жизни, другой предлагает ее в жертву филантропии и своему долгу. Капитан, который остается один на борту тонущего корабля; человек, который отказывается от своего места в лодке, в которой не могут поместиться все, в пользу более молодых и слабых; врач, сестра милосердия и няня, которые не отходят ни на минуту от постелей больных, умирающих от инфекционной лихорадки; ученый, который проводит свою жизнь в умственной работе и усталости, и знает, что он трудится день за днем и ночь за ночью, чтобы открыть великий закон вселенной, что может привести к великому благу человечества; мать, которая бросается перед диким животным, напавшим на ее детей, чтобы закрыть их и дать им убежать, — все это не случаи самоубийства. Импульс, который толкает их на то, чтобы нарушить первый великий закон одушевленной природы — сохранение жизни — является великим и благородным. И хотя все они должны будут жить в Кама Локе отведенный им жизненный строк, все же они являются предметом восхищения для всех, а их память будут чтить среди живущих в течение еще более долгого периода времени. Мы все хотим, чтобы при подобных обстоятельствах у нас нашлась смелость умереть таким образом. Но не так конечно обстоят дела в случае того человека, пример которого приводит "Вопрошающий". Несмотря на его утверждения о том, что "здесь нет никакой нравственной трусости" в таком самопожертвовании, — мы называем это со всей определенностью "нравственной трусостью" и отказываемся от того, чтобы назвать это жертвой.

(3 и 4). В большинстве случаев гораздо больше требуется смелости для того, чтобы жить, чем умереть. Если "М." чувствует, что он "определенно приносит вред", пусть он удалится в джунгли или на уединенный остров, или, что еще лучше, — в пещеру или в хижину около большого города, и тогда, ведя жизнь отшельника, которая исключает любую возможность нанести вред кому-либо, — работать тем или иным образом для бедных, голодающих и страдающих. Если он будет жить именно так, то никто не "окажется вовлеченным в последствия его ошибочного рвения", и если у него есть хотя бы малейший талант, он сможет облагодетельствовать многих простым физическим трудом, совершенным в столь полном одиночестве и молчании, как это могут сделать данные обстоятельства. Все что угодно, даже быть названным сошедшим с ума филантропом, — все это лучше, чем совершить самоубийство — наиболее трусливый и подлый из всех поступков, хотя бы felo de se (самоубийца) прибегнул к нему в припадке безумия.

(5). "Вопрошающий" спрашивает, не является ли его "М." также жертвой превращения в призрак или пишача! Судя по описанию его характера, данному его другом, мы должны сказать, что из всех случаев самоубийства, он с исключительно высокой вероятностью является призраком из комнаты для спиритических сеансов. Вполне возможно, что он невиновен в "какой-либо нравственной низости", но поскольку он поражен "беспокойной склонностью, которая постоянно толкает его делать добро", — здесь, на земле, — мы не знаем причины, почему он должен утратить такую несчастную склонность (несчастную, потому что она приводит к постоянной неудаче) в Кама Локе. "Ошибочное рвение" конечно должно приводить его к различным медиумам. Привелеченный сильным магнетическим желанием сенситивов и спиритуалистов, "М." вероятно будет чувствовать себя "морально обязанным уменьшит зло, которому подвержены на земле эти разумные существа (медиумы и верующие)", и должен будет уничтожить не только себя, но и близких к нему духовно медиумов.

@темы: Мысль вслух, Интересные наблюдения...

---

Просто ДВА сайта...актуально..филосовски

[*~Naymira~*]

ТАНАТОС | Сайт посвящен проблемам танатологии

«Мир - лестница, по ступеням которой Шел человек.
Мы осязаем то,
Что он оставил по своей дороге.
Животные и звезды - шлаки плоти,
Перегоревшей в творческом огне;
Все в свой черед служили человеку подножием, и каждая ступень
Была восстаньем творческого духа.»

Максимилиан Волошин, «Путями Каина»

TANATOS Анталогия тайн смерти

TANATOS Сайт посвящен тайнами сморти

СМЕРТЬ В ТАЙНАХ, ЛЕГЕНДАХ, НАУКЕ, ИСТОРИИ И РЕЛИГИЯХ МИРА

На сайте впервые публикуется опыт людей, испытавших клиническую смерть, летаргический сон, прошедших смертные врата и не один раз...

Оба сайта прекрасно структуированны, имеют сопутствующие темы*хороши для белее глубокого понимания данной темы* и Списки ЛИТЕРАТУРЫ(библеотеки).


Последующии статьи, являются интересными находками, достойные ознакомления.

@музыка: Efremov_I_Chas_byka

@темы: Мысль вслух, Ссылки на…, Литература